Владимир - Лёд

Он одеревенел. В зеленовато-серых глазах его стоял ужас. Он сглотнул. Вдохнул. И выдохнул:

– Вам надо…

– Что?

– Поесть.

И быстро вышел.

А я впервые вспомнила про еду. В камере и в больнице мне совали миски с чем-то серо-коричневым. Но я не ела. Я привыкла есть только фрукты и овощи. Хлеб я не ела с сорок третьего года.

Хлеб – это издевательство над зерном.

Что может быть хуже хлеба? Только мясо.

Пожалуй, впервые за эти две недели я захотела есть. Позвала медсестру.

– Я не могу есть кашу и хлеб. Но я съела бы неразмолотое зерно. Есть оно у вас?

Она молча вышла, чтобы донести полковнику. Сквозь кирпичную толщу стен я видела, как он, сгорбленный и мрачный, снял телефонную трубку в своем кабинете:

– Зерна? Ну… и дайте, если просит. Только? Дайте овса.

Они принесли мне миску овса.

Я лежала и жевала.

Потом спала.

Ночью ко мне пришел полковник. Притворил за собой дверь, присел на краешек койки.

– Я не представился тогда, – тихо заговорил он.

– В этом нет необходимости. Вы – Лапицкий Виктор Николаевич.

– Я понял, я понял… – махнул он рукой. – Вы все знаете про меня. И… про всех, наверно.

Я смотрела на него. Он расстегнул ворот кителя, судорожно вздохнул и зашептал:

– Не бойтесь, здесь не подслушивают. Вы… вы можете сказать: меня арестуют или нет?

– Не знаю, – честно ответила я.

Он помолчал, потом скосил глаза в сторону и быстро зашептал:

– Я уже восемь суток не спал. Восемь! Не могу заснуть. С барбиталом засыпаю на час и вскакиваю, как сумасшедший. У нас большие перемены. Идут аресты. Метут всех, кто работал с Берией и Абакумовым. А кто с ними не работал? Вы же тоже работали.

– Я работала на нас.

– Двое моих друзей из третьего отдела арестованы. Масленников покончил с собой. Масленников! Понимаете? Метет хрущевская метла… М-да…

Я молчала. Сердце знало, чего он хочет. Он вспотел:

– Я пережил две чистки – в 37-м и в 48-м. Чудом уцелел, не попал под колесо. Переживать еще одну у меня просто сил нет. Знаете, я не спал восемь суток. Восемь!

– Вы уже говорили.

– Да, да.

– Чего вы хотите от меня?

– Я… я хочу… я знаю – вы реальный разведчик. Реальный агент. Кого – не знаю. Думаю – американцев. Но – реальный, настоящий разведчик! Не те липовые, которых сотнями пекут наши костоломы, чтобы сдать дело. Я предлагаю вам договор: я вывожу вас отсюда, а вы помогаете мне уйти за границу.

– Я согласна, – быстро ответила я.

Он был удивлен. Вытерев пот со лба, он зашептал:

– Нет, вы поймите, это не дешевая провокация и не… не бред невыспавшегося чекиста. Я реально предлагаю вам это.

– Понятно. Я же сказала – согласна.

Лапицкий глянул пристально. В лихорадочных глазах его появился смысл.

– Я был уверен! – прошептал он с восторгом. – Не знаю… не понимаю – почему, но я был уверен!

Я посмотрела в потолок:

– Я тоже была уверена, что выйду отсюда.

И это была правда.

Полковник Лапицкий вывел меня из следственного изолятора в Лефортово 18 августа 1953 года.

Шел мелкий дождь. На служебной машине полковника мы доехали до Казанского вокзала, где он ее навсегда бросил. Потом сели на электричку и поехали в подмосковный поселок Быково. Там на даче родственников сестры Юс жили Шро и Зу.

Они встретили меня восторженно, но не как умершую и воскресшую: их сердца знали, что я жива.

Задушив полковника Лапицкого, мы на двое суток предались сердечному общению. Мое истосковавшееся сердце неистовствовало. Я пила и пила своих братьев. До изнеможения.

Закопав ночью труп Лапицкого, мы утром покинули Москву.

Через трое суток в Красноярске на вокзале нас встречали Ауб, Ном и Рэ. Всех их мы с Адр вернули к жизни в подвале Большого Дома.

Так я оказалась в Сибири.

Темным декабрьским утром мое сердце дважды содрогнулось от боли: в далекой Москве расстреляли Ха и Адр. Мясные машины цавсегда остановили их горячие и сильные сердца.

И мы не смогли помешать этому.

Прошло шесть лет.

Я вернулась в Москву.

Трое братьев умерли своей смертью. Умерла и старая Юс. Свет Изначальный, сиявший в них, воплотился в другие тела, только появившиеся на земле. И нам предстояло найти их заново.

Лагерь по добыче ЛЬДА распустили. Профессоров, обосновавших важность изучения «тунгусского ледяного феномена», посмертно окрестили лжеучеными, секретный проект «Лед» был ликвидирован. Ликвидировали и «шарашку», где изготовляли ледяные молоты.

Тем не менее братство крепло и росло. Запасов льда, добытого еще в сталинские времена, хватало на все. В 1959-м мы были благодарны зекам лагеря №312/500. Своими кирками они заложили необходимую ледяную базу. Кубометры льда спали в холодильниках и подземных хранилищах, ожидая своего часа. Часть льда уходила за границу по старым каналам МГБ. Из оставшегося льда мы делали ледяные молоты.