Михаил Иманов - Чистая сила

— Вы можете иметь «свой покой», — сказал я, упирая на последнее. — Я понимаю, как он вам дорог. Но я вас хочу предупредить: если что-нибудь случится, то это для вас не пройдет даром.

— Что случится? — быстро сказала Леночка, и голос ее прозвучал почти плачуще.

— Что случится? — повторил за ней Мирик, выпрямляясь в кресле.

Откуда я мог знать, что случится? Но нужно же было что-то говорить, тем более что внутри у меня все распалилось, и, уже не думая о своем праве допрашивать и их праве не отвечать, я выкинул руку вперед, по направлению к Мирику, и почти выкрикнул:

— Преступление!

— Как! — сдавленно воскликнула Леночка, и платок с ее колен упал на пол.

Мирик поерзал своим большим телом в кресле, как бы намереваясь встать, но не встал, а как-то неудобно сел боком, подогнув одну ногу под себя и выставив другую; носок мягкой туфли высоко выгнулся, и на сгибе образовались толстые морщины.

— А мы здесь при чем? — неожиданно тонким голосом проговорил он и повернулся к жене: — Я тебе говорил!

— Что ты мне говорил?! — вскочив, сделав шаг к нему и помогая себе руками, заговорила она. — Что — я ее выгнать должна была? Так? Ты этого хотел?

— Замолчи! — угрожающе прошептал он, делая большие глаза.

— Что мне молчать! — она еще шагнула в его сторону и еще энергичнее замахала руками. — Ты мне всю жизнь не даешь сказать! Сам не наговорился и мне не даешь! Я и так все время молчу. Я у тебя как кукла. А мне надоело! Надоело жить по указке: туда не вмешивайся, сюда не вмешивайся…

— Я сказал! — еще более страшным шепотом и еще более округлив глаза, выговорил он; но, как видно, она потеряла сейчас способность правильно ориентироваться.

— А в чем Марта виновата! — кричала Леночка, совсем не обращая внимания на его слова. — Почему мне нужно было от нее «отстать»? Она, может, лучше… Да — лучше меня! Лучше, лучше!

Мирик не пытался уже ее унять, но, подняв плечи и опустив глаза, сидел неподвижно. Я же — совсем растерялся: и уйти не хватало решимости, и оставаться было невозможно.

Прокричав еще несколько раз «лучше, лучше», Леночка, как бы вдруг очнувшись, обернулась ко мне; на глазах ее были слезы.

— Вы любите Марту, да? — выговорила она с трудом, и осеклась, и, вздохнув глубоко, протянула ко мне руки. — Если вы любите ее, вы должны ее спасти.

Я сделал только движение, переминаясь с ноги на ногу, и ничего не ответил. Леночка опустила руки.

— Он был здесь, — сказала она тихо и горестно и повторила: — Он был здесь, — и, повернувшись к мужу, вдруг гордо вскинула голову. — Они говорили… Без меня. Я лишняя. Я в этой жизни лишняя! Они договорились. Они разделили несчастную женщину. Они поделили…

Она не договорила, потому что Мирик, несмотря на тучность, ловко вскочил (почти выскочил) с кресла и крепко ухватил ее руки у локтей.

— Я прошу тебя! — сильно тряхнув ее, но просительно заговорил он. — Успокойся. Что с тобой? Успокойся.

— Пусти-и, — протянула она, пытаясь вырваться и извиваясь всем телом. — Пусти-и-и…

Но он держал крепко, а она, видно уже почувствовав, что все закончилось, вырывалась все слабее. Мирик, коротко обернувшись, сделал мне знак рукой, значивший что-то вроде: «сейчас, сейчас», и потянул жену к креслу. Она уже не сопротивлялась, но из горла ее вдруг вырвался громкий всхлип, и когда он подвел ее, она не осела, а упала, обхвативши руками спинку и уткнувшись в нее лицом: плечи ее вздрагивали, а за первым всхлипом последовали другие, не столь глубокие, как первый, но частые. Мирик опять сделал мне жест рукой, отошел к столу, наполнил стакан водой, подал жене, но… она не отрывала лица, а еще крепче сжала руками спинку. Одну ногу она далеко вытянула, а домашняя босоножка на толстом низком каблуке сползла с пятки и только за самый краешек пальцев еще держалась на ноге; я почему-то никак не мог отвести от нее взгляда.

— Пойдемте, — мягким шепотом проговорил Мирик и взял мою руку повыше кисти. — Пойдемте, пусть она сама…

Не отпуская моей руки, он осторожно открыл дверь и вывел меня. Здесь он руку отпустил и коротко оглянулся по сторонам:

— Лучше не здесь. Давайте спустимся.

У входа он опять посмотрел по сторонам, на этот раз медленно и внимательно.

— Сюда, — сказал он и пошел впереди, по направлению к боковой аллее.

Мы дошли до первой скамейки, он указал на нее рукой, но я не сел; он тоже остался стоять.

— Вы извините, — начал он, потирая руки, словно от холода, и глядя чуть пониже моих глаз. — Женские слезы, сами понимаете — характер. И вы в такую минуту. Вообще-то она разумная, без этих бабьих… Но знаете, — он хлопнул ладонями и прижал их крепко, — иногда прорывается… прорываются… отрицательные накопления. А они — что поделаешь — всегда, хоть понемножку… И потом, у мужчин все на сердце, а у них — в слезы. Здесь уж физика — ничего не поделаешь. Я бы вот тоже поплакал бы… иногда, по надобности, но — не могу, не умею. А они…