Михаил Иманов: Чистая сила

Разузнав кое-что обо мне, как я понял, только для того чтобы начать свое, заговорил так:

— Тоска, знаешь. Все говорят: курорт, курорт. А посмотришь, так и смотреть не захочешь. Жизнь течет, понимаешь, быстро, а толку? Я вот тебя спрашиваю — толк-то в чем?

Я ничего не понял, не ответил, а только пожал плечами.

— Вот видишь! — вяло обрадовался он и продолжал: — Я, должен сказать тебе без хвастовства, человек не простой, можно сказать даже, что со своими твердыми… — здесь он перебил сам себя и внезапно спросил, не женат ли я. Я отвечал отрицательно. — А-а, — протянул он, — тогда тебе не понять. Вот все пишут про женщин… а я не вижу… Я ей говорю: «Не в том суть, чтобы человек на аренах блистал, а в том, чтобы внутренне ощущал…» А она мне: «Вот в свободное время и ощущай сколько хочешь». Разве докажешь!

— Да кто спрашивает?

— Как кто? — удивился он. — Я же тебе говорю, что жена с родней своей. А родня, видишь ли, не простая, отец, — он поднял глаза к небу, — короче, еще тот… Говорит: «живи прилично». А я разве не прилично? Вот ты мне скажи: кто выше — инженер, к примеру, начальник цеха или спортсмен, к примеру, международного класса?

Я опять ничего не понял и опять не отвечал. Мы подошли уже к моему корпусу, и Коробкин говорил, держась рукой за стойку крыльца, тогда как я стоял уже на второй ступеньке.

— Нет, ты скажи, — настаивал он.

— А ты что — спортсмен? — спросил я вместо ответа.

— Я? Да ты что?.. — он ухватился за стойку и другой рукой. — Я артист, — и быстро добавил: — цирка.

— А в каком… — начал я, но он перебил:

— Оригинальный жанр. Но разве в этом дело! А если я не хочу. Ты понимаешь? Если у меня принципы другие! Ты про Бенвенуто Челлини слыхал?

Я помнил только, что был такой, кажется, ювелир, не то в прошлом, не то в позапрошлом веке, не то — и еще раньше; я кивнул утвердительно.

— Ну вот, — он ткнул себя пальцем в грудь, — можешь себе представить, что я современный он? Ну — можешь?

— Не знаю, — с некоторой невнятностью произнес я.

— Не знаешь, — он усмехнулся криво и вздохнул. — Вот и они не знают, внутренней сути не могут, понимаешь, разгадать.

— В чем?

— В чем, в чем… Они говорят: у тебя специальность, и хоть мы не хотели (они не хотели-то дочку выдавать), но раз уж в цирке, так давай уж в цирке — дело, во всяком случае. А ювелир, говорят, это еще вилами на воде, и вообще сомнительно. Да, здесь еще и не так сомнительно станет. Значит, по-твоему, Бенвенуто Челлини — это так, а на арене это, значит, дело? А у меня руки… Я тонкость руками чувствую. И потом, я себя воспитываю, привычки, например, культивирую.

— А зачем культивировать? — вставил я, но он не ответил, а потупил глаза и некоторое время молчал; потом поднял глаза и посмотрел в мои с пристальностью:

— Знаешь, — решительно заговорил он, — скажу тебе без страха, откроюсь, то есть. Я, видишь ли, совсем и не Коробкин, — он остановился, подождал — ни скажу ли я чего — и продолжал: — Да, я не Коробкин. Это жены фамилия. Но что мне было делать! — он придвинулся ко мне и тронул за руку. — Мне ведь на арену, афиши и прочее. А здесь… Коробкин тоже, — он пожевал губами, — как сам понимаешь, не блеск. Но своя-то у меня… Да, трудно с судьбой совладать. Да, видишь ли, судьба.

— А какая твоя?

— Моя? Моя, если хочешь знать… Моя — Жидкий.

— Как? — переспросил я.

— Жидкий, говорю, — произнес он внятно и посмотрел на меня почему-то с победоносной гордостью.

— Ну и что? — сказал я как можно более равнодушно.

— Как?! — он даже испугался моего равнодушия. — Да ты что, не понимаешь?! Мне ведь жить. А как? Каждому не объяснишь. Я вот и матери говорил: «Что это, говорю, у нас за фамилия такая?» А она, видишь ли, обиделась: «Жили, говорит, сынок, и не хуже других были, ничем себя не замарали, наша фамилия, говорит, без пятна». Да я разве об этом. В школе дразнили — ладно: там к любому что хочешь прилепят. Но здесь… общество. Мой тесть, понимаешь, — он опять повел глаза к небу. — Всякие люди приходят, и прочее. А здесь — Жидкий, и все тут тебе, как хочешь, так и пляши. Может, знаешь, что «Петр» означает? Петр — это камень, твердость то есть. А фамилия — в обратном состоянии. Вот и получается: «твердый жидкий».

— А «Челлини» что означает? — спросил я.

— При чем здесь это, — он досадливо махнул рукой. — Я тебе про жизнь толкую, а ты… Между прочим, чтобы все точки поставить, открою тебе еще: я не Жидкий, а Житкий, у меня «т» в середине. Но разве это учитывают! Не будешь каждому объяснять: где «т», а где «д». Одному так объяснял — вроде и интеллигентный был человек — а он мне: «Как, говорит, ни крути, а смысл один».