Александр Соболевский - На перекрестии прицела

Ниже родника стояла бревенчатая часовенка, видать, недавно срубленная кровля на ней из щепы телесно белела. Луковицу-маковку венчал новый крест. За часовней — купальня, ступени из тёса опускались в небольшой водоем. Я присела на скамейку у берега ручья. Белый монастырский собор блистал куполами на вершине холма посреди леса. Умиротворенное состояние духа охватило меня… Она не покидало меня весь день. И все люди были приветливы со мной. И я была приветлива с ними, улыбалась им, а они ответно дарили меня своими улыбками и расположением.

Перед вечером я опять отправилась в монастырь. Полюбовалась собором вблизи. Закатное солнце освещало его из-за округлых, зефирных, бело-розовых облаков, золотистых по краям. Они застыли в небе и, казалось, не меняли своих вольных очертаний, как на живописной картине. Солнце проникало и внутрь храма через узорные кованые решетки. Их узор напомнил мне железное узорочье в окнах Тёпловской церкви.

Ни души не было в пустом храме. Я ступала по дубовым брусьям половиц, останавливаясь возле стен под сводами и в простенках. Местами на них сохранились фрески на Евангельские сюжеты. А иконостас был в целости. Среди икон выделялась размерами, свежестью красок «Тайная Вечеря». Длинный стол, покрытый скатертью. В средине иконы Иисус Христос со своими учениками. Его последняя трапеза с ними. Последняя беседа. Он знает это. Спаситель исполнен глубокой скорби. Это та прекрасная просветленная скорбь, за которой открывается вся великость предстоящего подвига. При дальнейшем внимательном разглядывании я заметила, что Иисус ослеплен. На месте глаз зияли отверстия. От пуль. Вот оно воочию — злодейство, о котором говорила Полина… Мне стало страшно ходить по когда-то живому храму. Смотреть на фрески, на иконы, обезображенные винтовочными пулями. Казалось, каждую секунду может прогреметь выстрел. Посыплется со стены штукатурка, померкнет любящий взгляд Божьей Матери и заплачет Она невидимыми слезами пробитых безбожниками очей. А гулкое эхо выстрела пойдет перекатываться под сводами храма, спугивая голубей, сидящих снаружи на каменных карнизах и узорных железных кружевах окон.

Чем же провинились перед стрелявшим изображения в храме? Здравым умом не понять этой вины…

«Иди и смотри», — сказано в «Откровении» святого апостола Иоанна Богослова. И я ходила по храму и смотрела… На лик Богоматери, на Божественного Младенца с пустыми дырами глазниц. Не было чистых и ясных Божественных Очей, взирали безглазые лики на Мир. Не написанных на иконах и фресках лишил глаз тот, кто стрелял, а самого себя обрекал на вечную слепоту, на душевную тьму, на провал в бездну безверия.

Под впечатлением увиденного возвращалась я в санаторий обратной дорогой. Смеркалось. Небо на западе брезжило в прогалах между соснами неярким вечерним румянцем. Я почему-то чувствовала себя виновной за всё, что увидала в монастырском соборе — складском помещении № 3. Но ведь моей вины не было, не было… Я не стреляла по Божеским и ангельским ликам. Сознание общей вины за содеянное лежит на всех нас. Все мы ответственны за свои и общие грехи. Но с нашей виной неразрывно связана и ответственность. И отвечать за вину необходимо всей своей жизнью.

К концу срока пребывания в санатории я решила остаться в монастыре. Настоятельница матушка Серафима дала мне свое благословение.