Михаил Брыжинский - Повидаться с внучкой

— Иди за мной, — сказал человек и двинулся вперёд.

Он даже не шевельнул губами, когда произносил слова, но Гриша каким-то образом понимал его.

И последовал за ним.

Вокруг только что была пустота. Кроме яркого матового света — ничего. А теперь на их пути то и дело стали попадаться люди. И чем дальше шли, тем больше их становилось. Грише казалось: с некоторыми из них когда-то встречался. Но где и когда — вспомнить никак не мог, хотя силился.

Они сильно выделялись от земных людей: были лицо, тело, руки-ноги, но только какие-то «незаполненные», плоские, точно абрисы. От каждого исходило бледно-синее сияние, которое и выделяло их от бело-матового света, только у каждого оно было своё, особенное. У одних — точно многажды постиранная выцветшая тряпочка, у других — более яркое, у третьих — обжигающее, а от некоторых сыпались искорки, которые, впрочем, тут же и гасли.

Все они провожали их взглядами. Грише показалось, некоторые тоже готовы узнать его, но что-то им тоже мешало.

Идти было легко. Он не чуял под ногами ничего, точно и не шагал вовсе, а плыл по воздуху.

Проводник молчал. Не задавал вопросов и Гриша, шедший в пяти-шести шагах сзади.

Вот они дошли до такого места, где собравшихся было множество — вся окружность был заполонена ими: женщины, мужчины, старые, молодые, дети.

Ведущий остановился, подождал Гришу, указал место рядом с собой и заставил.

— Перешагни через Порог.

Он не увидел никакого порога, был только пустой воздух, но, как и его ведущий, поднял ногу повыше и шагнул пошире.

Толпа пропала.

Они оказались перед десятком беловолосых и белобородых стариков в сверкающих одеждах. Те сидели, хотя под ними — ни стульев, ни скамеек. Словно сам воздух держал их. Может, и на самом деле так. Молча, пристально, и, как показалось Грише, жёстко смотрели на него. Стариками их посчитал из-за белых бород, однако, когда вгляделся в их лица внимательнее, не сказал бы — они старики. Не молодые, но и не старики. На вид их возраст определить невозможно. Хоть тридцать лет дай им, хоть триста — всё равно ошибёшься. Вот какими были они.

— Поздоровайся с Иерархами, — зашептал провожатый, однако не сказал, как сделать это.

Гриша поднял руку, хотел снять шапку с головы, но её не было. Тогда слегка поклонился и сказал:

— Здравствуйте!

Старики, не откликнувшись на его приветствие, так же пристально и жёстко смотрели на него.

— Куда его? — наконец спросил один из них.

— На восьмой уровень, к убийцам, — обронил другой, и все остальные согласно закивали головами.

Через миг с глаз Гриши пропали и старики, и приведший его.

На восьмом уровне облики встречающихся такие же, какие были до встречи с Иерархами. Некоторые — бледно-голубые, а некоторые — со сверкающими искорками.

Через какое-то время (здесь не было ни дней, ни ночей, и оно шло совсем по-другому, точнее сказать, и вовсе не ощущалось, как будто и понятия такого не существовало, ибо не нужно было никому, да и незачем) Гриша стал знать: от кого вылетают искорки, у тех или остались на земле незаконченные большие дела, или неотплаченная месть. И они никак не успокоятся. Те, которые выглядят бледно-синими, забыли прежнюю жизнь и дела. А тех, которые побледнели так, что еле заметны, точно тени, понемногу отправляют на другой уровень.

Чем дольше был Гриша на этом восьмом уровне, тем б о льшая тоска овладевала им. И по Даше, и по дочери, и по так и не увиденной внучке. Кроме этого, по долгом размышлении, начал сожалеть, почему так, а не иначе решил развязать сложившийся узел. Неужели нельзя было разобраться по-хорошему? Надо было извиниться перед Дашей, попросить прощения за все те ошибки, которые он совершил в своей семейной жизни и которые стали причиной того, что ушла к другому. Может, подумала-подумала бы да и вернулась к нему. Ведь тоже не шутка — вырастить двоих дочерей да на ноги поставить. Это на свалку не выкинешь. Ну пусть, пусть виновата перед ним, да ведь и он, если признаться, был птицей не всегда с белыми да чистыми перьями. И у него грехов перед Дашей наберётся немало. Всяких. Простили бы друг друга, и жизнь бы пошла по-старому. А точнее — по-новому. Теперь бы уж вёл себя по-другому. Ничем бы не обидел Дашу и во всём потакал бы ей.

Так невмоготу становилось иногда, аж искры с треском сыпались с него. Но ничего не сделаешь — отсюда не вырваться. На Землю дорога заказана. На веки вечные. И от этого ещё тошнее.

Однажды один знакомый сказал ему: