Андрей Брыжинский - У любви краски свои

У председателя настроение неважнецкое. Одно лишь успокаивало — осенние дела завершены. И все же в «Сятко» многое не радовало.

Ехать одному спокойно, и о том поразмыслишь, и о другом про себя прикинешь. Никто не мешает. Петр Иванович всматривается в дорогу, и перед глазами встает образ любимой девушки. Аж вздрогнул, сердце заколотилось.

«Как ты там, Наташенька? Кого-то другого уже успела встретить? Нет, не верю этому… А почему бы и не поверить? В жизни ведь всякое бывает. Вон, Фаина Викторовна закидывает удочки в мою сторону, замечаю это. Да ведь и неплохая она, хотя вряд ли может конкурировать с Наташей… Нет, одна в сердце у меня…

Наташа, Наташа… Неужели забыла наши горячие встречи? Ни словечка не можешь написать. Нет моей вины здесь, жизнь сама поставила на такую стезю. Эх, как я люблю тебя! Городская жительница… Приехала бы к нам, Наталка, сразу бы понравились наши места, и город бы позабыла… Возвращусь из Сурска, напишу об этом, еще раз напомню, какая красота тут, как легко дышится, всё радует глаз. Приезжай побыстрее в Лашмино. Не приедешь — сам съезжу за тобой. Зачем так раздираешь мне сердце, Наташенька? Не слушай ты свою мать. Услышь плач моего сердца, приезжай сюда…»

Мотор почему-то «закашлял», и через некоторое время машина остановилась. Паксяськин вышел. Открыл капот, ищет, в чем причина. Вытащил свечу зажигания, почистил. И вот уже «уазик» снова катится по дороге.

А вот как ноющее сердце успокоить?..

Долго задержался Петр Иванович в правлении колхоза. Вошел домой крадучись, — боялся, не проснулись бы отец с матерью, но они не спали, сумерничали.

— Вы что, меня дожидаетесь? — при их виде удивился Петр Иванович.

— Да вот, калякаем о тебе, — ласковым голосом промолвила мать. — Письмо тебе из Москвы пришло. На этажерку вон положила.

Петр Иванович включил свет в передней, нашел письмо.

«Любимый мой Петрушенька! Несказанно соскучилась по тебе, миленький. Воздуха порой не хватает, когда думаю о тебе. Все не так, все омрачает настроение. Радости пропали сразу же, как только ты уехал. Дни кажутся длинными-предлинными, похожими на занудливые, дождливые, осенние денечки. Зачем, почему уехал в село?! Разве плохо было здесь? Кажется иногда: огромное черное крыло коршуна закрывает мне солнце. Сердце навзрыд плачет по тебе. Места себе не нахожу, родненький. Нет и еще раз нет, не верю, что насовсем разойдутся наши пути-дороги!!! Это — разрушить жизнь. Почему не поймешь никак? Неужели не было между нами горячей любви? Возможно, забыл уже обо всем?

Приезжай, возвращайся снова в Москву. Отец уладит, где нужно, дело. И по аспирантуре, и по работе на первых порах. Без дела не останешься. Никак не могу без тебя!!!

Горячо целую и крепко-крепко обнимаю. Наталка».

У парня на душе стало так хорошо, так посветлело все внутри, и усталость сразу куда-то пропала. И вместе с тем заныла душа по Наташе, от того, что они сейчас находятся далеко друг от друга.

Лег на кровать и никак не может уснуть, все думает о любимой, о ее и своей дальнейшей жизни…

Как обычно, Паксяськин с Кечаевым засиделись в правлении колхоза до вечера, и Петр Иванович решил открыться другу:

— Отговаривай, приводи любые доводы, Борис Дмитрич, но я дальше все равно так не могу. Дела делами, а сердцу не прикажешь. Всю душу истерзал, сил больше нет.

— Что, снова сбежать надумал?! — от испуга аж глаза расширились у Кечаева.

— Да нет. И все же надо съездить в Москву. Возможно, наконец-то изменилось мнение Наташи насчет переезда сюда. Представляешь, никак не могу смириться с тем, что наши пути-дороги с ней разойдутся. Это же противоестественно, быть не должно так.

— Ну что ж, поезжай. На месте все сам увидишь, услышишь, прочувствуешь и поймешь.

— Тогда вожжи возьми в свои руки. Два-три дня только меня не будет.

— Хоть на неделю езжай. Посевная позади. Что необходимо, и без тебя осилим.

…И вот Паксяськин уже в Москве, перед давно знакомым ему домом.

Входя в дверь подъезда, чуть ли не нос к носу столкнулся… с Владиславом — давнишним ухажером Наташи, чувствовалось и тот был тоже весьма удивлен.

— Привет, напарник, — с издевкой первым проронил Владислав. — Ты ведь уехал из Москвы? Какими судьбами оказался здесь?

— Тебя-то это почему волнует? — говорит как бы нехотя Петр, а у самого сердце стало учащенно биться. Владислав, конечно же, приходил к Наташе. — Ты сам почто ноги обиваешь, где не положено?

— Почему думаешь, что не положено. Некоторым, скажу тебе, очень даже положено и… дозволительно, — насмехается над Петром Ивановичем Владислав. — Вот… к Натульке приходил.