Пирс Рид - Дочь профессора

— Черта с два.

— Тебе просто хочется видеть их такими. — Теперь уже Луиза рассердилась, к тому же она очень устала. — Ты сам

захотел, чтобы мы поженились здесь. Я бы с удовольствием зарегистрировала наш брак в любой старой городской ра

туше. Тебя самого сюда тянуло, тебе хотелось приобщиться к восточному образу жизни.

— Да, — сказал Джесон с горечью, — да, меня это заедало… Да, правда…

И тут Луиза в сердцах — а может быть, затем, чтобы не слушать его больше, — схватила бутылку шампанского и пошла на пляж. Было холодно и совсем темно, но она дошла до самой воды. Глядя на белеющие во мраке гребни волн, она ощупью сорвала с пробки проволочную сетку и фольгу. Пробка взлетела вверх и упала в море. Луиза закинула голову и стала пить из горлышка. Потом она опустила бутылку и заплакала. Она пробыла на пляже около часа, пока не вымокла вся до нитки и не окоченела. Возвратившись в коттедж, она увидела, что Джесон, сбросив на пол костюм, спит на постели.

Пробыв на мысе Код два дня, они вернулись в Калифорнию, не заезжая к родителям Луизы, и поселились в горах над Беркли в маленьком домике, который сняла Луиза. Денег ей теперь, по-видимому, отпускалось больше: во всяком случае, их вполне хватало на оплату квартиры, еду, на содержание машины и марихуану. Луизе мечталось, что они начнут все сначала и будет как прежде, а этот неприятный эпизод — поездка на Восток и даже самая свадьба — будет забыт. Они по-прежнему беседовали и предавались любви, но той умиротворенности, которую порой обретал Джесон в дни, предшествовавшие их женитьбе, уже не было и в помине. А мысли его становились все более сложными и запутанными.

Луиза старалась не придавать этому значения. Ей нравилось хозяйничать в своем домике, в саду и особенно на кухне, где она могла дать больше воли воображению, приготавливая различные блюда, совершенно не осуществимые на единственной газовой горелке Джесона Джонса. Обстановки в домике не было, но стены в комнатах были чисто выбелены, и Луиза перетащила сюда матрац, плакаты и фигурку пляшущего Шивы. Потом она купила кое-какую необходимую мебель, матрац положили на кровать, покрыли пледами и поставили в комнатах цветы.

Луизе казалось, что ей удалось создать очень приятный домашний очаг, хотя она не могла не согласиться с Джесоном, когда он сказал, что в этом доме утрачена та особая атмосфера, которая была в его красностенной комнате. А в июне в их домик пришла повестка из мобилизационного пункта в Айове, переправленная сюда отцом Джесона. Джесон побледнел, он был испуган. — К черту, — сказал он, — не дамся я им. Луиза увидела, что он дрожит. Она подошла, прижалась к нему, поцеловала его, шепнула ему на ухо, что они могут уехать в Канаду или в Европу или она родит ребенка, но это не вывело его из оцепенения. А когда неделю спустя она сообщила ему, что похоже у нее и вправду будет ребенок, еще более неприятная гримаса исказила его лицо.

— Ненавижу все это! — сказал он. — Ненавижу… — И взмахом руки он дал понять, что имеет в виду все то, что именуется домашним очагом.

— Но ты же хочешь ребенка, ведь правда? — спросила Луиза. — И тогда тебя не призовут.

— Кто это, черт подери, хочет ребенка? — закричал он на нее. — Сначала он высосет все соки из тебя, а затем явится на свет божий и изгадит жизнь мне. Нет, я этого не хочу. Мне он не нужен. Мне вообще никто не нужен… — И он выбежал из дому, взял «фольксваген» и уехал, оставив Луизу одну, с ее обедом, над которым она так долго трудилась в этот вечер.

Когда Джесон не приходил ночевать домой, а время от времени с ним это случалось, Луиза знала, что он ночует у Нэда Рэмптона — единственного, по-видимому, человека, на которого не распространялась его мизантропия. Луиза никогда не спрашивала у Джесона, где он пропадал — она и так это знала. Она знала также, что беседы с другом успокаивают его, так как ей случалось иногда бывать в Сан-Франциско и наблюдать их вдвоем. Стоило Джесону переступить порог нэдовской конуры, и напряжение его ослабевало. А затем начинались долгие неторопливые беседы двух друзей, и они затягивались так далеко за полночь, что у Луизы слипались глаза. Зато потом, когда они, возвращаясь домой, ехали по мосту через Залив, Джесон хотя бы удостаивал ее разговора.

— Уж эта чертова страна, — говорил он. — Уж эта наша дерьмовая Америка. Родись я где-нибудь в другой стране, до чего было бы хорошо, до чего хорошо!

— Да, — говорила Луиза. — Мне кажется, ты прав.