Мобильник тем временем продолжает надрываться, кто-то настойчиво хочет со мной поговорить. После второго «Sodomy» я беру трубку. Макс.
— Как настроение?
— Так себе. — говорю.
— Это хорошо. Потому что я как раз собирался к тебе заглянуть. Не один. На пре-пати, так сказать. А потом пойдем тусить.
— Спасибо, Макс, но я не то чтобы готов.
— А никто тебя и не заставляет. Сначала посидим, а там видно будет, окей?
— Окей.
В районе десяти зазвонил домофон, как оказалось, под «не один» он подразумевал двух девушек, одну я узнаю сразу — Ира, вторая как будто бы смутно знакома. В одной руке у Макса увесистый пакет, другой он приобнимает не-Иру за талию. Все трое уже на веселе.
— Дамы, Станислав. Станислав, дамы.
— Очень приятно.
Ира смотрит на меня как будто с укором, однако я не могу прочитать этот взгляд, в нем явно что-то еще.
— Не обращайте внимания на интерьер, так задумано. В стиле Тайлера Дердена, отречение, так сказать, от социальных благ. — говорит Максим и вытаскивает из пакета бутылку Мартини, несколько коробок апельсинового сока и жестяной тубус. Шестнадцатилетний Бушмиллс. На столе также появляются сигареты в красивой шкатулкообразной пачке черного цвета.
— Что за повод?
— Гусарам повод ни к чему. — улыбается Максим, — Но если серьезно, стоит отметить твой первый месяц. Парень молодцом, — говорит он, повернувшись к девушкам, — растет на глазах. Я, например, первые два блевал дальше чем видел. А потом ничего, привык. — Максим окидывает взглядом мою комнатенку, — Где сядем?
Я улыбаюсь, показывая, что оценил шутку, затем машу рукой в сторону дивана, иду на кухню и беру четыре фарворовые кружки (половину всей моей посуды), одна из них с трещиной. По пути обратно успеваю три раза покраснеть. Что за нелепость! Макс наверняка не упустит шанса постебать меня, но деваться некуда, не без труда напустив на себя беззаботно-веселый вид, ставлю их на столик (треснутую себе) и сажусь на стул напротив гостей.
— Не забудь напомнить взять в следующий раз и стаканы. — Макс.
— Не забуду, наливай.
Макс наливает в две кружки виски на четверть, мартини на треть в две другие. Кружка с трещиной оказывается в числе мартини-кружек. Бл**ь.
— Сок по вкусу, барышни.
Я получаю возможность понюхать напиток. Фруктовый аромат с дубовыми нотками. Лучшее, что когда-либо видели эти чашки.
— За профессиональные привычки! — поднимает кружку Макс.
Выпиваем. Я ставлю Coldplay на ноутбуке, какое-то время все молчат. Не-Ира рассматривает облезлую лепнину на моем потолке, Ира по прежнему кидает на меня неоднозначные взгляды.
— Интересный образец, — говорит не-Ира глядя в потолок, — похоже на герб английского баронета.
Поймав мой вопросительный взгляд, Макс украдкой показывает три пальца и выговаривает одними губами слово «Лондон». Я хмурю брови и слегка подаюсь вперед, демонстрируя всем видом, что ничего не понял. Не-Ира резко поворачивает голову в мою сторону, Макс поспешно выговаривает:
— Кира — моя одноклассница, три года как живет в Лондоне, приехала к сестре.
Ира и Кира? е**нуться.
— Круто. — говорю, — Надолго?
— На неделю. — отвечает Кира.
Я киваю.
— Чем ты занимаешься в Лондоне?
— Работаю, в основном. Я иллюстратор в небольшой студии. А ты?
— Стас — ассистент нейрохирурга, как и я, — отвечает за меня Макс. Я снова вопросительно смотрю на него. Он продолжает как ни в чем не бывало, — Перспективный молодой специалист, как я уже говорил.
— А ты любитель почитать. — Кира смотрит на стеллаж с книгами, — Это здорово, читающий молодой человек нынче большая редкость.
— Спасибо. Ты, наверное, тоже любительница?
— Да. Обожаю читать!
— Что читаешь?
— Русскую классику в основном. Достоевский, Толстой, Гоголь, Гончаров. Англичан тоже люблю, но меньше.
Минуты три мы обсуждаем классиков, русских и англичан, затем переходим на американцев.
— Читал что-нибудь Фитцджеральда? — спрашивает Кира.
— «Гэтсби».
— О, обожаю «Гэтсби»! Что можешь сказать про эту книгу?
Я чувствую, что не хочу ничего «сказать» ни про «Гэтсби», ни про какую-либо другую книгу ни сейчас, ни когда бы то ни было. В отличие от червеобразных очкастых задротов из книжных клубов и телепередач, я люблю читать книги, а не разглагольствовать о них, но двухмесячное воздержание и 100 граммов виски развяжут любой язык. Выспренная чушь полилась как из рога изобилия.
— Я считаю, что Фитцджеральд в этом произведении отразил срез американского общества двадцатых (двадцатых?) годов, его расслоенность, праздные настроения богатеев, их нежелание становиться на место других людей, барьеры, отделяющие людей друг от друга в рамках одного общества и невозможность преодоления этих самых барьеров…
Читать дальше