— Умею. Только я сейчас на мели, у меня нет денег, а хорошая еда делается из хороших продуктов. Есть, конечно, гениальные женщины, которые и из говна сделают пиццу, но я, к сожалению, не из таких. Я выросла в доме, в котором всегда были качественные продукты.
— Еда не самое главное. Мне важно понять, сможем ли мы быть партнерами по жизни.
— Объясни…
— Когда ты позвонила и стала настаивать на встрече, я сразу понял: какая-то подстава. Она участвует в заговоре. Кто настаивал, чтобы ты убедила меня в переделке любовной линии?
— Поскребыш.
— В чем ее интерес? Она же ненавидит Секс-символа.
— Она хочет пристроить Стаса, он звезда ее Актерского агентства. Но если честно, я не очень понимаю, что она затевает.
— Но тем не менее помогаешь ей?
— Отрабатываю. Она мне устроила редактуру. Мне сейчас очень нужны деньги.
— А ты вышла бы за меня замуж?
— Любовник ты хороший, так что здесь противопоказаний нет. Может, конечно, старался в первый раз. Давай попробуем притереться. На время работы над этим сценарием поживи у меня, а если тебе лучше работается у себя дома, я перееду со своими собаками к тебе.
— Ты скажешь мне правду, если я угадаю, о чем ты еще подумала в этот момент?
— Скажу, — пообещала Елизавета.
— Ты подумала: а почему бы и нет. Заодно и сэкономлю. Он же еду будет покупать за свои деньги.
— Да. А как ты догадался?
— В этом ничего сложного нет. Все женщины так думают, только не все признаются. Первый тест ты выдержала.
— Знаешь, почему я никогда не любила сценаристов, да и режиссеров тоже, и художников?.. Потому что они понимают все наши бабские примочки. Входишь, он смотрит на тебя и все замечает. У меня два мужа были из офицеров, на службе они, может быть, что-то и замечали, а дома свой аппарат наблюдения выключали, а вы и подобные вам никогда не отключаете свое наблюдение, а постоянно находиться под наблюдением тяжело.
— Знаешь, что о тебе говорят?
— Что?
— Порядочная, упорная, надежная, но глуповата. Они заблуждаются. Конечно, ты вряд ли умнее меня, но точно умнее очень многих женщин, каких я знаю.
Раньше, при советской власти, когда он подписывал договор с директором киностудии, наступало абсолютное спокойствие. Как минимум на год государство снимало с него все заботы. Его привозили и увозили с киностудии, платили зарплату, и с ним ничего не могло произойти. Если он заболевал, то съемки приостанавливались, иногда на неопределенный срок, до выздоровления, которое иногда затягивалось на несколько месяцев. В такой ситуации производство фильма консервировалось, и сроки сдачи переносились на следующий год.
Теперь он подписал кабальный договор с Продюсером, в котором предусматривались все ситуации. Если врачи ставили диагноз, по которому он должен отсутствовать на съемках больше десяти дней, Продюсер мог заменить его другим режиссером. И врач его мог освидетельствовать только определенный, указанный Продюсером.
Договор регламентировал всё, даже какого класса машина должна привозить его на киностудию. Обычно его и актеров привозили на «Жигулях» или на студийных «Волгах». Теперь только на машинах класса «Волга», как указывалось в договоре.
Но по этому договору он был обязан вносить поправки по указанию Продюсера, заменять актеров по предложению Продюсера.
Он поинтересовался, подписывают ли другие режиссеры такие же кабальные договоры. Оказалось, что все вначале сопротивляются, а потом подписывают. Режиссер попытался сопротивляться, тогда Продюсер передал ему через Ассистентку: «Будет выдрючиваться, заменим более послушным».
Режиссер возмущался и кричал на Ассистентку:
— Почему он передает через тебя?
— Я не знаю. Спросите его сами, — отбивалась Ассистентка.
— И пусть ищет более послушных! — кричал Режиссер, но не очень громко, чтобы не услышали в соседних комнатах, где расположились продюсерские службы.
— Не надо. Не уходите, — умоляла его Ассистентка. — Вы станете снимать другой фильм, а я останусь без работы.
— Не останешься, — кричал Режиссер. — Уйдешь на другую картину со мной.
— Теперь всю съемочную группу определяет Продюсер, поэтому на следующую картину меня могут не взять даже с вами.
— Еще как возьмут! Умолять будут.
И он вспомнил, что уже несколько лет его никто не умолял. Он всегда снимал профессионально добротные, идеологически необходимые фильмы, зная правила, выработанные властью. Эти правила практически не пересматривались, и только иногда вносились незначительные коррективы. В последнем фильме о партизанах консультант рекомендовал не уничтожать немцев десятками, потому что, если немцев погибло шесть миллионов, а наши потери официально признавались в тридцать миллионов, значит, как минимум у нас погибло в пять раз больше. Правдивее будет, если немцев показать хорошими солдатами.
Читать дальше