Даниэль Глаттауэр - Потому что

Я миновал несколько перекрестков, не сменив направления, — я не хожу окольными путями. Насыпи по обочине дороги всегда казались мне слишком высокими. Так я и двигался, никуда не сворачивая, пока не постарел. И что мне теперь сказать этой умной, красивой женщине? Нужно ли утомлять ее, знакомую, может, с интереснейшими мужчинами, подробностями однообразного ландшафта моей жизни?

Заметив, что я безнадежно застрял на своем «счастливом детстве» и ухмылка не сходит с моего лица, она вдруг принялась рассказывать о себе. Если это и был всего лишь особый прием, применяемый на допросах, то воспользовалась она им профессионально.

Хелена начала с того, на чем в эту минуту остановился мой взгляд. Она поведала мне, какими роскошными рыжими локонами наделила ее природа с рождения. «Красивые волосы», — заметил я, хотя считал, что они бесподобны. Потом я узнал о ее младших сестрах-двойняшках и их золотых хомячках Билли и Лилли, которых она из ревности к малышкам заперла в холодильнике. До сих пор, признавалась Хелена, она не открывает холодильник без крайней необходимости и каждый раз сначала осторожно заглядывает в него: не притаились ли там жаждущие мести души Билли и Лилли? Она поинтересовалась, нет ли у меня сестер или братьев, и высказала сожаление, услышав, что я один. «Зато я без проблем открываю холодильник», — нашелся я. Мы оба рассмеялись, хотя не находили в этом ничего веселого.

Далее Хелена сообщила о театральной школе и крушении иллюзий покорить сцену. О «самой большой страсти в своей жизни», — первой, второй, третьей, — которая каждый раз катастрофически быстро переходила в разряд легкой влюбленности. Об учебе и дальнейших победах разума над чувствами. О помолвке и браке, например. И о своем учителе танцев — отчаянном реванше страсти. О разводе, заброшенном деревенском доме и двухэтажной новой квартире в городе. Она, наверное, догадывалась, о чем я думал: что она рассказывает мне о своих случайных увлечениях, цену которым она всегда узнавала слишком поздно; и о трех свободных вечерах в неделю, какие теперь вряд ли захочет с кем-нибудь разделить. Без малого час ворошила свое тридцатишестилетнее прошлое. За это время на ее щеках успели появиться и исчезнуть сотни ямочек.

Я, в свою очередь, кое-что поведал о нас с Делией. Старался говорить о самом несущественном, и это оказалось несложно. О немногочисленных значимых фактах моей жизни, — например, о том, что Делия связалась со мной случайно, из любви к приключениям, — я умолчал. Тогда я потерял голову, и Делия ничего не могла с этим поделать. Дальнейшая наша история описана в романах, тех самых, которые я редактировал, а она продавала. Но читали-то их мы оба, поэтому всегда находили о чем поговорить. Делии оказался нужен тот, кто писал книги и жил, как литературный герой. Наконец она встретила его, и я благословил их союз. Последнее было неправдой, но я не мог признаться в этом Хелене Зеленич. Слишком мне нравилась ее улыбка. И я боялся спугнуть ямочки с ее щек.

— Что вы собираетесь сегодня делать? — спросила она, слишком рано, поскольку время нашей беседы еще не вышло.

Ее вопрос меня рассмешил.

— Весь день проваляюсь дома, — ответил я.

Хелена улыбнулась.

— И вы не хотите на свободу? — поинтересовалась она.

— Нет.

— Почему? — удивилась она. — Это всего лишь несколько затянет дело.

Хелена не слушала меня. Объяснила, что, поскольку в моем случае нет опасности бегства или рецидива преступления, она готова немедленно ходатайствовать об освобождении под залог, правда достаточно высокий. Она уверена, что убийство не более чем несчастный случай. Мне остается найти хорошего адвоката. Я кивнул, хотя не нуждался ни в каких адвокатах. Я вообще не хотел, чтобы меня защищали. Мне было бы достаточно, чтобы кто-нибудь поверил мне без лишних вопросов.

— И когда я должен буду явиться к вам в следующий раз?

Я специально задал вопрос в такой форме и подчеркнул слово «должен». Это далось мне не без усилия, и теперь мы глядели друг на друга. Ее взгляд остановился. Я хотел, чтобы это мгновение продолжалось бесконечно.

— В следующий раз мы начнем работать, — сказала она.

Ее голос звучал тихо. «Вам не следует так смотреть на меня», — добавила бы она в дешевой мелодраме, героем которой мне так хотелось тогда стать.

— Хелена, — прошептала она, протягивая мне руку.

Мою она сжала крепко, желая убедить меня в искренности своего расположения. Тем не менее рукопожатие получилось фальшивым.