Энн Энрайт - Забытый вальс

Тема конференции — «По ту сторону Евросоюза». Я выступала с докладом по «Международным интернет-стратегиям». Для меня такое приглашение — ступенька наверх. Гостиница — просто конфетка, вся в красном и кремовом бархате, позолота всюду, где только возможно, а на коврах — столетней, может статься, давности пятна. И на первое же утро я прочла в программке под заголовком «Культура денег» имя «Шон Валлели».

— И ты здесь, — приветствовал он меня. Выглядел лучше, чем мне запомнилось, — может, потому, что на сей раз был одет.

— Я не сразу узнала, — призналась я.

— Ага, всегда странно встретить знакомого, — усмехнулся он.

Мы пожали друг другу руки.

Его ладонь на ощупь казалась старой, но на ощупь стары почти все ладони.

Попозже тем утром я заглянула в приоткрытую дверь и полюбовалась, как Шон ведет семинар, как держит аудиторию. Распахнутый пиджак хлопал крыльями, когда Шон вертелся, обращаясь к залу. Руки порхали перед грудью, ловили мысль, сжимали, отпускали на волю.

— Почему, — спрашивал он, — вы не любите богачей?

Неплохо треплется.

— Вот вы. Как вас зовут? Билли? О’кей, Билли, вам нравятся богатые люди?

— Мне лично все равно.

— Разве вы не воспринимаете их как личное оскорбление? Большой дом, спортивный автомобиль, отпуск у моря. Вас это задевает, потому что вы — ирландец. Будь вы американцем, вам было бы наплевать, потому что богатые не имели бы к вам никакого отношения. Ну купили себе красивый дом, а вам что за дело? Поехали на Багамы, а про вас забыли вспомнить?

На каждое утро назначались две лекции, а во второй половине дня мы все распределялись по мастер-классам. Я подозревала, что Шон спит со специалисткой по глобальному подоходному налогу или между ними что-то было прежде, но потом Шон уверял меня, что они просто-напросто терпеть друг друга не могут.

Между делом мы дегустировали шоколад, рыскали по магазинам, болтали о том о сем. Кто поотчаяннее, вроде меня, объединились ради общей цели: надо было много чего выпить. В нашей банде состояло двое парней из Северной Ирландии, «с обеих сторон», как они говорили. Их любимое присловье: «Лишь бы никого не пристрелили». Очень симпатичный гей играл сентиментальные баллады в баре на рояле, а специалистка по глобальному подоходному налогу меня допекла: не заткнется, пока не разжует всем свое мнение. В среду мы затеяли соревнование питухов, и я выбила ее в четвертом раунде. В четверг к вечеру я забрела к одному из северян, они с Шоном и со вторым ольстерцем грабили мини-бар, а налоговая королева захватила свободную кровать и вырубилась. В последнюю ночь — с пятницы на субботу — Шон перехватил меня по пути из туалета и, обняв за плечи, позвал:

— Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Примерно так я расслышала его слова. Может, и не точно запомнила, но точно помню, как его рука сместилась ближе к моей пояснице и я поняла, чем мы сейчас займемся. Казалось, выбора у меня нет или я сделала его давным-давно. Не Шона выбрала как такового, но все это: во внезапной тишине ждать лифта с человеком, который не счел нужным даже поухаживать за мной. Или уже поухаживал? Или поухаживает за мной после? Порядок вещей распался, исчезли обычные «сперва» и «потом». Сперва поцелуй, затем постель. Может, причина в выпивке — время распустилось, как развязывается шнурок, а непорядка не замечаешь, пока случайно не глянешь под ноги.

В лифте мы поболтали. Не спрашивайте о чем.

Одна часть меня рассчитывала, что в номере у Шона окажутся и другие люди, веселье пойдет, как накануне: приятная компашка людей «по ту сторону Евросоюза», — а другая надеялась, что никого, кроме нас, не будет. Что тут лишние словеса разводить? Мы пошли наверх ради секса, и секс тогда казался мне отличной затеей. Кроме того, я так напилась, что все вспоминается урывками.

Перед дверью разыгралась странная сцена: я вдруг заупрямилась, он принялся меня уговаривать. Начало спора от меня ускользнуло, будто иголка проскочила борозду на заезженной пластинке, и я не заметила, как сдалась. Помню лишь, как он напал на меня с поцелуями, а я с трудом разлепила веки и удивилась, что я все еще в гостиничном коридоре, под ногами головокружительный узор ковра, уходящий в бесконечность ряд одинаковых дверей, вертикальные алые полосы обоев. Я вроде как порывалась уйти, а он меня удерживал — его поцелуи были и доводом, и принуждением, внятные и гипнотические, левой рукой он сжимал мой локоть, а правой уже достал карточку, отпиравшую дверь, но еще не сунул ее в щель.