Уильям Бойд - Броненосец

— Знаешь, что я собираюсь сделать в понедельник? Первым делом?

— Нет, мистер Хогг. Что же?

— Я собираюсь уволить Торквила Хивер-Джейна.

388. Бокал белого вина.Торквил отнюдь не отличается особой гордостью или тщеславием; я бы не сказал, что гордыня значится в списке его многочисленных пороков. Однако он яростно отстаивает один пункт — единственный, по его мнению, дающий ему право на долгую славу, и защищает он эти свои права на сомнительную известность с железным упорством. Он заявляет, он утверждает, он требует, чтобы ему поверили, чтобы его признали автором и единственным создателем одного небольшого апокрифа, клочка современного фольклора, который он самолично породил, но который — к его неиссякаемой ярости — уже анонимно перешел в общее пользование.

Это случилось как-то раз в выходные, на домашней вечеринке в Уилтшире (или Девоне, или Чешире, или Глостершире, или Пертшире). В субботу вечером гости — а всем было лет по двадцать с небольшим (это было уже довольно давно, в 1980-х) — в огромных количествах поглощали алкоголь; там были парочки и одинокие мужчины и женщины, несколько супружеских пар. Сюда, в сельскую глушь, все бежали насладиться драгоценным отдыхом вдали от своих городских квартир, от работы, от опостылевших за неделю лиц. В ту субботнюю ночь Торквил напился, наверное, сильнее всех; по его словам, он был пьян в дымину — мешал напитки с каким-то остервенением: шампанское, потом кларет, потом портвейн, потом виски. В воскресенье он проснулся поздно — был уже день, остальные гости успели к тому времени позавтракать, прогуляться, прочитать воскресные газеты. Теперь они собрались в гостиной в ожидании предобеденной выпивки.

«Я спускался вниз, — рассказывал дальше Торквил, — и чувствовал себя просто никаким: полное говно, все отвратно, башка раскалывается, рот как пепельница, глаза — как дырки от мочи в снегу. А они там все стоят — со своими „Кровавыми Мэри“, со своими джин-тониками, водками с апельсиновым соком. Я вваливаюсь туда, как сама смерть, и раздаются смешки, шуточки. И подходит ко мне эта девушка — забыл, как звать, — которая устраивала у себя вечеринку. Все на меня уставились, понимаешь, — я ведь позднее всех пришел и выгляжу страшнее смерти, все надо мной смеются, а девушка эта подходит ко мне и спрашивает: „Торквил, что ты будешь пить? Джин с тоником? „Кровавую Мэри“?“ Меня, сказать по правде, от одной только мысли об этом уже блевать потянуло, и я отвечаю — на полном серьезе, без дураков: „Нет, спасибо, спиртного я даже видеть не могу, — я только выпью бокал белого вина“.»

Тут он замолкает и долго, пристально на меня глядит, а потом спрашивает: «Ну что — ты ведь уже слышал раньше эту историю?»

«Да, — помнится, ответил я. — Слышал. Только не помню где. Это же старый анекдот, да?»

«Нет. Это было со мной, — беспомощно протестует Торквил, в голосе слышен плаксивый скрип. — Это был я. Я это сказал: я первым это сказал, самым первым. Это мои слова. А теперь вот любая задница скатывается в воскресенье утром по лестнице и завоевывает легкие смешки. Никакой это не „старый анекдот“ — это я придумал. Я первым это сказал, а потом все забыли».

Книга преображения

Он набрал телефонный номер, оставленный Аланом, сознавая, что действует на полном автопилоте: поддавшись минутному порыву, не размышляя, не думая наперед и не взвешивая последствий, а целиком отдавшись текущему мгновению. Один гудок, другой, третий.

— Да?

Мужской голос. Лоример быстро очнулся от оцепенения: нужно было соображать быстро.

— Алло! Могу я поговорить с мистером Малинверно?

— Я слушаю.

— Отлично. Я звоню из…

Лоример повесил трубку. Как он раньше об этом не подумал? Почему такая возможность, или вероятность, даже в голову ему не приходила? Значит, она замужем. Да нет… Это же мог быть брат, или отец, или даже дядя (ну конечно). Все это — жалкий вздор, самообман, сознавал он: к телефону подошел мистер Малинверно, значит — как ни крути — в ее жизни есть мужчина.

Чтобы избавиться от этих мыслей и успокоиться, Лоример обратился к другим, более срочным делам: надиктовал на карманный диктофон письмо для «Гейл-Арлекина», подтверждающее, что иск на сумму 10 миллионов фунтов будет приемлемым для его клиентов, «Форта Надежного». Джанис должна будет отпечатать письмо и отослать на следующее утро; тогда, по крайней мере, в этой главе его жизни будет поставлена хоть какая-нибудь точка.