Уильям Бойд - Броненосец

— Тоже превосходные фирмы. В «Форте Надежном» заподозрили — а это случается постоянно, это почти рутинное дело, — что требования мистера Дьюпри завышены. Нас же нанимают для того, чтобы выяснить — так ли в действительности велики убытки, как заявлено, и, если нет, договориться об их возмещении, снизив сумму выплаты.

— Отсюда и должность такая — «оценщик убытков».

— В точности так.

— И ваша фирма — «Джи-Джи-Эйч лимитед» — независима от «Форта Надежного».

— Не независима, но беспристрастна! — Это было сказано, будто высечено на скрижали. — В конце концов, «Форт Надежный» выплачивает нам проценты.

— Замечательная у вас работа. Спасибо вам огромное, мистер Блэк. Вы нам очень помогли. Не буду вас больше беспокоить.

«Раппапорт или слишком глуп, или слишком умен, — размышлял Лоример, стоя у эркерного окна и из своего укрытия рассматривая блондинистую голову инспектора, который в это время спускался по наружной лестнице, — и я никак не могу решить, что он собой представляет на самом деле». Лоример наблюдал, как на улице Раппапорт останавливается и закуривает сигарету. Затем сержант, нахмурившись, принялся разглядывать дом, словно его фасад скрывал какую-то улику, имевшую касательство к самоубийству мистера Дьюпри.

Из своего подвального этажа выбралась леди Хейг с двумя блестящими пустыми бутылками из-под молока, чтобы поставить их рядом с мусорным баком на лестничной площадке, и Лоример увидел, как Раппапорт вступает с ней в беседу. По тому, как энергично и утвердительно кивает головой леди Хейг, он понял, что разговаривают о нем. И хотя Лоример отлично знал, что, кроме самой положительной характеристики, инспектор ничего о его персоне от леди Хейг не услышит, тем не менее это обсуждение — а оно продолжалось, теперь старушка сердито махала в сторону огромного мотоцикла, припаркованного напротив, — было ему почему-то неприятно. Он отвернулся и отправился на кухню — мыть после Раппапортова кофепития кружку.

37. Жерар де Нерваль.В мое первое посещение «Института прозрачных сновидений» Алан спросил, что за книгу я сейчас читаю, и я ответил — биографию Жерара де Нерваля. Тогда Алан подсказал мне сознательный прием, который должен был вызывать засыпание: мне нужно либо сосредоточить все мысли на жизни Нерваля, либо предаться сексуальным фантазиям — или одно, или другое. Эти две темы, на выбор, должны были стать для меня «спусковыми механизмами сна», и в ходе моего лечения в институте мне не полагалось отклоняться от них: либо Нерваль, либо секс.

Жерар де Нерваль, Гийом Аполлинер или Блез Сандрар. Любой из них подошел бы. Я питаю преувеличенный интерес к этим французским писателям по одной простой причине: все они поменяли имена и заново сотворили себя под новыми. Они начинали жизнь, соответственно, под именами Жерар Лабрюни, Вильгельм Аполлинарий Костровицкий и Фредерик Заузер. Впрочем, Жерар де Нерваль оказался ближе всех моему сердцу: у него были серьезные проблемы со сном.

Книга преображения

Лоример купил для матери здоровенную баранью ногу и пару дюжин свиных сосисок в придачу. Его семья больше всего ценила мясные подарки. Выйдя из лавки мясника, он помедлил у цветочного лотка Марлоба: недолго, но, как выяснилось, достаточно, чтобы тот перехватил его взгляд. Марлоб болтал с двумя корешами и курил свою жуткую трубку с чубуком из нержавеющей стали. Заприметив Лоримера, он прервал разговор на полуслове и, протягивая какой-то цветок, крикнул ему:

— Во всей стране не найдете лилии душистее!

Лоример понюхал, кивнул в знак согласия и послушно попросил завернуть ему три цветка. Марлобов цветочный лоток представлял собой небольшое, но сложное приспособление на колесах, со складными дверцами и створками, за которыми открывалось несколько рядов ступенчатых полок, уставленных ломившимися от цветов цинковыми ведерками. Марлоб всегда заявлял, что верит в качество и количество, однако сам толковал свой лозунг как изобилие при ограниченном выборе. В результате те цветы, которыми он торговал, разочаровывали скудным и даже банальным диапазоном сортов и оттенков. Гвоздики, тюльпаны, нарциссы, хризантемы, гладиолусы, розы и георгины — вот и все, что он готов был предложить покупателям, независимо от сезона, зато поставлял их в поразительных количествах (у Марлоба можно было купить шесть дюжин гладиолусов и при этом не истощить его запасов) и всех мыслимых цветов. Его единственной данью экзотике были лилии, которыми он особенно гордился.