Бернард Вербер - Революция муравьев

Они проглотили сначала бутерброды с лососем, потом с яйцом и каперсами.

Когда они сидели за столом, учитель включил телевизор. Во всех местных новостях говорили про них. Жюли сделала погромче. Марсель Вожирар брал интервью у одного из полицейских, объяснявшего, что так называемая «Революция муравьев» на самом деле была творением группы анархистов, виновных, помимо прочего, в ранении юного лицеиста, впавшего в результате этого в кому.

На экране показалась фотография Нарцисса.

– Нарцисс в коме! – воскликнул Давид. Жюли, конечно, видела, как стилиста насекомых колотили Черные Крысы, как потом его увозила машина «скорой помощи»... Но подумать, что после этого он впал в кому!

– Надо сходить к нему в больницу, – сказала Жюли.

– Об этом и речи быть не может, – отрезал Давид. – Нас тут же схватят.

По телевизору как раз показывали афишу с восемью увеличенными портретами музыкантов из группы «Муравьи». Жюли и Давид обрадовались, узнав, что остальные пятеро, как и они сами, сумели скрыться. И Элизабет тоже.

– Ну и история-то вышла, а, ребята? Вам лучше всего посидеть спокойно здесь, пока все не уляжется.

На десерт преподаватель предложил им по йогурту и пошел готовить кофе.

Жюли приходила в бешенство, видя демонстрируемые на экране разрушения, произведенные в лицее Фонтенбло «Революцией муравьев»: разграбленные классы, разорванные простыни, сгоревшую мебель.

– Нам удалась революция без насилия. А они хотят и в этом нам отказать!

– Конечно, – подхватил учитель философии, – ваш дружок Нарцисс тут очень некстати.

– Да это же Черные Крысы его искалечили. Они же провокаторы! – закричала Жюли.

– Наша революция шесть дней продержалась без насилия, – горячо проговорил Давид.

Учитель поморщился, показывая, что их красноречие ему не по нраву. Сам не слишком сдержанный в высказываниях, их подражанием он, казалось, был разочарован.

– От вас совершенно ускользнула одна деталь. Когда нет насилия, не на что смотреть, то есть нет ничего интересного для средств массовой информации. Ваша революция била мимо цели именно потому, что хотела обойтись без насилия. В наши дни, чтобы тронуть народ, надо обязательно попасть в восьмичасовые новости, а чтобы попасть в восьмичасовые новости, нужны погибшие, задавленные на дороге, жертвы снежных лавин, не важно кто, лишь бы была кровь. Интересно лишь тогда, когда страшно. Вам хоть одного копа надо было убить. Пропагандируя ненасилие любой ценой, вы остались маленьким школьным праздником, лицейским гуляньем, вот и все.

– Вы шутите! – возмутилась Жюли.

– Нет, я реально смотрю на вещи. Слава Богу, что эти фашистики на вас напали, иначе ваша революция превратилась бы просто в пародию. Детки из хороших семей заняли лицей, чтобы шить платья в форме бабочек, – история вызывает скорее смех, чем восхищение. Вам надо им спасибо сказать за то, что они отправили вашего дружка в кому. Если он умрет, у вас хоть мученик будет!

Жюли спрашивала себя, серьезно ли он говорит. Она прекрасно знала, что, делая ставку на ненасилие, их революция теряла определенную степень заразительности, но Жюли сознательно выбрала эти правила игры, вдохновившись «Энциклопедией относительного и абсолютного знания». Ганди сумел совершить революцию без насилия. Это было возможно.

– Вы проиграли.

– Ну, мы все-таки организовали серьезные коммерческие фирмы. В экономическом смысле наша революция успешна, – напомнил Давид.

– Ну и что? Людям на это наплевать. Если нет камеры, зафиксировавшей событие, его как будто бы и не было.

– Но... – продолжил юноша. – Мы взяли свою судьбу в свои руки, мы создали общество без богов и хозяев, все именно так, как вы сами нам посоветовали.

Преподаватель философии пожал плечами.

– Это и есть ваше слабое место. Вы попытались и проиграли. Вы превратили проект в фарс.

– Так вам не нравится наша революция? – спросила Жюли, удивленная тоном учителя.

– Да нет, вовсе нет! В революциях, как и во всех других вещах, есть определенные правила, которые надо соблюдать. Если бы я должен был ставить оценку, я поставил бы вам четыре балла из двадцати возможных. Вы – никудышные революционеры! А Черным Крысам наоборот, я поставил бы восемнадцать из двадцати.

– Я не понимаю, – пробормотала ошеломленная Жюли.

Преподаватель философии достал сигару из коробки, тщательно разжег ее и закурил, наслаждаясь каждой затяжкой. И только когда Жюли заметила, что он поглядывает на настенные часы гостиной, она все поняла. Все эти провокационные речи велись лишь для того, чтобы задержать их.