Бернард Вербер - Танатонавты

Конрад, всегда столь скептически смотревший на танатонавтику, сейчас был первым готов воодушевлять людей на великий прыжок. Опять же, бизнес.

Ирония судьбы: среди первых своих клиентов он увидел собственного сына, моего племянника Густава, отчаявшегося получить зачет по математике. Под видом прощального письма подросток нацарапал следующее: «Не волнуйтесь. Быстренько сгоняю в страну мертвых и вернусь в новой коже».

Его родители были убеждены, что он несомненно был прав. Но все же они не знали, где именно сын реинкарнирует. «Столько усилий, столько денег на обучение, и все насмарку из-за одной плохой оценки по математике. Ничего не понимаю!», — к тому же жаловался Конрад, не зная, плакать ему или нет по поводу смерти своего сына.

Мы с Розой были обеспокоены. А что, если и Фредди-младшего потянет на это же дело? В наши дни люди так быстро опускают руки. Мы хорошо усвоили, что такое Рай, но никак не хотели, чтобы наш ребенок отправился туда слишком рано, да еще и самостоятельно обрывая персональную пуповину.

Чтобы понадежней отвадить его от такой моды, распространявшейся по школам и лицеям, мы потихоньку подменили цианистые пилюли «вне игры», которые он купил на карманные деньги, на невинные конфеты с глазурью. А на случай его внезапного желания быстро выпрыгнуть из этой жизни, мы заказали решетки на все окна.

Роза изо всех сил пыталась учесть любые обстоятельства. Если он приносил дневник, полный плохих оценок, мы тут же вручали ему утешительный подарок. Мы никогда не ворчали на него, окутывали вниманием и любовью, беспрестанно убеждали в нашей безоговорочной поддержке.

Крайне важно, чтобы наш сын любил свою текущую жизнь, причем до такой степени, чтобы никогда не искать еще более замечательных родителей в другой реинкарнации.

Но не все родители были столь же эффективны, как мы. Самоубийства среди детей множились, как, впрочем, и среди взрослых.

Какое-то недовольство, неудовлетворение и — раз! Самые впечатлительные уже прогуливались с цианистой капсулой, вставленной в зуб с дуплом, и при малейшей неприятности ставили точку, перечеркивая это, как им казалось, замаранное существование. Жизнь стала игрой и когда она приедалась, достаточно было сказать «я вне игры» и воспользоваться пилюлей, выброшенной в свободную продажу моим братом Конрадом.

Результат: на улицах практически уже нельзя было встретить пожилых (первая морщинка — и вперед, к новой юности, чтобы не знакомиться с несмываемыми оскорблениями годов), ни озабоченных, ни слишком чувствительных. Остались одни незрелые типы, одержимые идеей достичь успеха, или просто ленивые или верящие в предрассудки.

Вот это была уже самая настоящая социальная проблема. Люди с навыками лидера, люди творческие — они по большей части знали трудное детство, выбирались на поверхность с помощью кулаков, ковали характер из булатной стали, все ради выживания. Но сейчас, когда суицид стал средством сброса счетчика при малейшей досаде, будущая элита исчезала еще до наступления зрелости.

Люсиндер и его правительство сознавали опасность. Но в администрации были одни только бесхребетные нули, неспособные принять решительные меры, боясь при этом нанести какой-то ущерб тем или иным лицам. А требовалось действовать как можно быстрее, чтобы наиболее интеллигентные и наиболее впечатлительные из молодежи наконец прекратили кончать с собой.

Смерть стала банальностью, а ведь важно способствовать жизни здесь и сейчас, а не где-то еще и кто знает в каком будущем. В то же время, вещь эта была не вполне очевидна. Никто больше не хотел цепляться за жизнь, чтобы бороться ради нее самой или, стиснув зубы, продираться сквозь препятствия. Увы, каждый надеялся увидеть, в кого он реинкарнирует, что в какой-то мере напоминало игру в рулетку или лото. Нехватки хороших номеров быть не должно, на том-то свете!

Вот так родилось Национальное Агентство по пропаганде жизни, НАПроЖ. Люсиндер заручился поддержкой лучших рекламных спецов для изобретения лозунгов, идей, концепций, ради которых люди держались бы за свое существование, а не говорили, что всем уже сыты по горло.

Кто бы мог поверить в такое в каком-нибудь, скажем, 2000-ом году? Все ухохотались бы до смерти, услышав, что однажды потребуется агитировать людей, чтобы они ценили самое элементарное, самое естественное и самое понятное на всем свете: жизнь.

Жизнь, момент богатый эмоциями. Сюзанна М., двадцати лет от роду, студентка, свидетельствует: