Лори Нелсон Спилман - Жизненный план

— Буду ждать вас в кабинете в конце коридора.

После того как мы располагаемся перед сидящим за столом врачом, она без лишних предисловий переходит к делу:

— Ситуация очень непростая, Санкита. Беременность все значительно усложняет, нагрузки отрицательно сказываются на почечной деятельности. Если почки не функционируют должным образом, в организме накапливается калий, я подозреваю, что в твоем случае так и происходит. Как следствие, возможна остановка сердца. — Она перебирает какие-то бумаги на столе, и я не могу понять, связано ли это с замешательством или нетерпением. — Ты должна будешь прийти еще раз, когда будут готовы результаты лабораторных исследований, но время имеет существенное значение. Я настоятельно рекомендую прервать беременность как можно скорее.

— Что? Нет! — Санкита поворачивается ко мне с таким видом, словно я ее предала. — Нет же!

Я сжимаю ее руку и обращаюсь к врачу:

— Санкита уже на втором триместре, доктор Чан.

— Прерывание беременности на позднем сроке проводится в случае возникновения угрозы жизни матери. Ваш случай именно такой.

Санкита вскакивает с места с явным намерением закончить разговор, я же продолжаю, не обращая внимания на ее поведение:

— Каковы прогнозы в случае ее отказа?

Доктор Чан смотрит прямо мне в глаза:

— Пятьдесят на пятьдесят. Для ребенка процентов тридцать.

Она не говорит «на выживание», этого и не требуется.

Санкита сидит в моей машине и смотрит в окно. Выражение ее лица совершенно непроницаемо, но я понимаю ее чувства.

— Я туда больше не пойду. Никогда. Эта женщина хочет убить моего малыша. Я не позволю.

— Милая, она не этого хочет, она желает тебе добра. Твоя жизнь в опасности, ты это понимаешь?

— А вы понимаете? — Она резко поворачивается ко мне. — У вас нет детей, не вам указывать мне, что делать!

Сердце сжимает железными тисками. Я вспоминаю красное пятно на простыне и стараюсь взять себя в руки.

— Ты права. Прости меня.

Мы проезжаем несколько миль в полном молчании, и лишь на Кэролл-авеню Санкита вновь поворачивается в мою сторону:

— Вы тоже хотели ребенка, да?

По ее тону понятно, что мне уже поздно задумываться о детях, остается лишь сожалеть об упущенной возможности. Для нее, в свои тридцать четыре, я почти старуха.

— Да, я хотела — хочу иметь детей.

— Вы были бы хорошей матерью?

Вывод Санкиты кажется мне одновременно трогательным и жестоким. Я глажу ее по руке, и на этот раз она не вырывается.

— И ты будешь, когда вылечишься, и с почками все будет хорошо. Но сейчас, Санкита… Мне будет больно тебя потерять.

— Мисс Брет, разве вы не понимаете? У меня никакой жизни не будет, если я не рожу этого ребенка. Я лучше сама умру, чем убью малыша.

Любовь, за которую можно отдать жизнь. Санкита нашла ее. И эта любовь может ее убить.

В десять часов утра я уже высаживаю Санкиту у «Джошуа-Хаус». Я планировала провести с ней все утро, позавтракать в кафе, пройтись по магазинам и купить что-то для ребенка, но настроение девочки не позволяет мне даже заговорить об этом.

Выезжая на улицу, краем глаза замечаю листы на заднем сиденье, распечатанные мной во время ночных поисков жилья. Останавливаюсь и просматриваю объявления, вспоминая о квартире в кирпичном доме в районе Пилсен. Может, мне стоит хотя бы взглянуть на нее? Тогда я с чистой совестью смогу сказать Джоаду и Кэтрин, что подбираю варианты.

Отмечаю шесть объявлений в районе «маленькой Италии» и четыре в Университетской деревне. Все же Пилсен намного привлекательнее. Куда же подевался этот листок, я точно помню, что распечатывала. Странички расползаются по коленям, как беспризорные дети. Черт, почему у меня никогда ничего не получается?

Мысленно подбадриваю себя, что Пилсен удобен, близко до работы и «Джошуа-Хаус», но настроение не становится лучше. Пейзаж довольно угрюмый, мрачный, отовсюду веет опасностью. Подъезжаю к «маленькой Италии» и оглядываю дома, сверяясь с адресом. Наконец, нахожу блочный дом, окна вразнобой заколочены досками, отчего дом похож на одноглазого человека с черной повязкой. Господи, да это же кадры из фильма ужасов. Мое негодование растет, когда я проезжаю дальше по Лумис-стрит и вижу еще одну надпись «Сдается» во дворе дома, заваленного всевозможным хламом, начиная от старых покрышек и заканчивая ржавой гладильной доской. Вот это уготовила мне мама? Не знаю, какое чувство сейчас сильнее — боль, обида или ярость. Скорее всего, все три.