Александр Моралевич - Пиф-паф

Что ж, и я продавал гуцулам бензин и шабашил на них в пользу старших по званию. Однако, эти приработки были потом, а по переходе из футбола в транспортную роту был я гол как сокол. А поскольку в те годы не имелось средь моих знакомцев ни упакованных деньгами цеховиков, ни действительных членов Академии художеств или композиторов Френкеля и Коваля — "грельщиками" у меня были более чем сомнительные люди. В том числе Толик (Анатолий Михайлович) Карандаш, которого добрым словом помяну я в конце эссэ.

Ясно. расходились слухи о незначительных денежных переводах на моё имя в в/ч 40282. Но популярные конфетки "Ну-ка, отними!" могли бы назвать и в мою честь, поскольку у меня — ну-ка отними! А денежки были мне потребны для того, чтобы, как теперь говорят, по случаю перевода в транспортную роту "накрыть поляну" старшине карантина Марухно, старшим сержантам Гудзю, Шепенку и Тебелеву. Каковую "поляну" я хлебосольно и накрыл. Но всё увенчалось сечей. "И бысть сеча зла и ужасна!"

…За тридцать лет работы в "Крокодиле" множество добросовестных информаторов — не стукачей! — возникло у меня по СССР. Так позвонил мне верный человек из Иркутска, сообщивший:

— С Олегом-то Никифоренковым — беда!

А кто он такой, Никифоренков? А лучший охотовед областного управления охотничье-промыслового хозяйства. Много побродили мы с ним по восточно-сибирской тайге, по границе с Монголией. И, было дело, стояли под дулами четверых понаторевших в стрельбе людей, — а всё же их разоружили и препроводили.

И вот сидел этот беззаветный смельчак и страж природы в скверике, лузгал кедровые орехи, а мимо дефилировал милицейский патруль. Как надлежит вести себя советскому, ныне и российскому подданному, когда мимом шествует милицейский патруль? Надлежит испытать почтительный трепет, подобрать под себя ноги и, ясней ясного, орехи не грызть Что же Никифоренков? Трепета и пришибленности не выразил, ноги не подобрал и всей позой обозначил предосудительную независимость.

За такое, естественно, доставляют в милицию, приглашают в подвал за стальную дверь, а там, как водится, дают в морду.

— Небывалое дело. — ещё отлеживаясь дома, рассказывал мне Никифоренков. — Пятеро их, все ядрёные. И в какое-то такое впал я состояние, что они со знанием меня увечат, а я не падаю. Даже не больно мне! А вот я их гвозжу — ложатся пластом, у меня на полу будто палас выстелился из милиционеров. Завалил их всех. А дверь на засов. Тут стали ломиться, уже личность установили: откройте, Никифоренков, слово полковника — не тронем. А я им гугукаю через сталь: нет. голуби. Вы меня тут и убьете, знаю. А давайте под дверь жену мою с тестем, горпрокурора, комиссара Дербенёва — тогда и отворю. (Дербенёв же, комиссар облачстного МВД — это по нынешним временам генерал-лейтенант. Близко я его знавал, весьма достойный милиционер. А.М.)

И явились все названные, спустилось дело на тормозах, без последствий — и лишь на вторые сутки после побоища охотовед рухнул. Слег.

А теперь кругом Интернет. И вот только что. эту навозну кучу разгребая, окликнула меня жена:

— Глянь, глянь: это же про твоих Махмадовых из Джамбула!

И как растут люди! Сорок лет назад чеченцы братья Махмадовы привели в испепеляющую ярость всего-то секретаря горкома казахстанского города Джамбула, — а теперь взбесили президента всея Казахстана Назарбаева.

Вот что натворили сорок лет назад эти чеченцы против марксизма-ленинизма: купили два утильных грузовика. Довели их до ума и поставили на колеса. И начали, как мэр Москвы Лужков и миллиардер-фармацевт Брынцалов — с пасеки. Но пошли даже дальше Лужкова: выберут пчелы пыльцу на одной территории — так братья грузят ульи в автофургоны, вывозят в новые медоносные угодья, и только успевай сепарировать мед из рамок. Отчаянные, возмутительные срубили деньжищи! Но что напозволяли себе потом! Построили ангар, наняли пятерых механиков на зарплату — вдвое большую, чем официальная у секретарей горкома, стали принимать в гарантийный ремонт грузовики от колхозов и госорганизаций. И при коллективе у них освобожденный шеф-повар, и, страшно сказать, тренажерный зал. Но уж вовсе разврат — бассейн с нырятельной вышкой. И надо ли говорить, что в партийных верхах возникло желание срубить братьям рога. Так был завлечен старший брат. Султан Махмадов, в райотдел милиции, где вознамерились бить его смертным боем.

И мне, прилетевшему тогда в Джамбул, рассказывал уже начавший ходить Махмадов, этот росток капитализма посреди разлития социализма, потомок сосланных в Казахстан чеченцев, сирота, но выживший да так и осевший здесь, спасенный от голодной смерти в слободке немцев Поволжья, тоже сосланных в Казахстан: