Татьяна Веденеева - Сияющий ангел

— Как видишь, у нас все по-старому, — Нюра вдруг поникла. — Люди умирают, врачи расстраиваются, а я ночами вывожу трупы в морг. На днях мужчина умер. Молодой еще, чуть больше пятидесяти. У него сын из богатых, так забрал отца из какой-то глухомани. Он там учительствовал. Такой милый человек, всегда улыбался. Сын его куда только ни возил — и в Киев, и в Москву. В конце концов направили к нам, сказали, специалисты хорошие. Они, конечно хорошие. Один Александр Леонидович чего стоит.

— А что у него было?

— Что-то не так с сердечным клапаном. Ему вчера операцию делали. В восемь утра начали, в одиннадцать ночи закончили.

— Долго. Я уже и забыла, что могут быть такие длинные операции.

— Мне пришлось даже помогать. Я анализы крови в лабораторию носила каждые двадцать минут. Потом меня отпустили. А еще через час они все вышли из операционной. Друг на друга не смотрят. Сын все это время ждал. Увидел меня, я холл как раз мыла, и спрашивает, как там дела. Я-то уже знала, что отец умер, но зачем мне говорить, я промолчала, только сильней шваброй возить стала.

— А кто ему сказал?

— Никто. Решили, что пусть домой едет, отдохнет. Ему утром сказали. Ох он и убивался. Я как раз после дежурства домой собиралась, как увидела это, даже сама заплакала. А как вспомнила, сколько мы с отцом навозились, так еще горче стало.

— Что-то не так было?

— Да взрыв на шахте. Позвонили, сказали, что к нам везут, в ожоговый центр и в наше отделение. Операционную нужно срочно готовить, а он еще там. И кровища везде. Ты же знаешь, я операционную по обыкновению не мою. А тут и вымыть срочно, и труп в морг отвезти, а он-то еще теплый, двух часов не прошло. Времени двенадцать ночи. Нас только двое. Я да дежурная медсестра Инна. Она новенькая. Это ее пятое или шестое дежурство. Стоит, смотрит на него и говорит, что боится. Так я сама провода эти отсоединила, каталку притащила. Под руки взяла, а Инна смотрит на меня и не знает, что делать. Мне на нее даже прикрикнуть пришлось, так и так, мол, чего вылупилась, хватай за ноги и тащи. А он тяжеленный. Чуть не уронили. Машину вызвали. Инка, дура, хотела по улице тащить. Я ей говорю, что до морга метров семьсот, да и небольшое это удовольствие по нашим колдобинам. А мороз какой!

— Водитель помог-то?

— Ото ты наших водителей не знаешь? Я ему кричу, чтобы придержал. А он, сволочь, в ответ: “Вы, девочки, поосторожней, пол машины не поцарапайте”.

А Инна, бедная, на шпильках, вся в мехах, я-то халат теплый поверх надела, а ей пришлось в чем пришла таскать этот труп.

— Ничего не поменялось за три года, — сокрушенно покачала головой Надежда Тихоновна. — Я как заграничный фильм про больницу посмотрю, так и вспоминаю наше убожество. Вроде и оборудование уже какое хочешь есть, и медикаменты, пусть дорогие, но есть, а вот так, чтобы улучшить работу персонала, так на это денег не хватает.

Разлили по очередной чашке.

— А что с твоим? — Нюра кивнула в сторону Андрея.

— Машина сбила. Множественные переломы, повреждения черепа. Он без сознания уже три недели.

— Наверное, единственный сын в семье? Вон уход какой обеспечили.

— Тесть у него богатый. А жена такая милая девушка. Анечкой зовут. Все время здесь проводит. Приходит, садится рядом, рассказывает ему все. Почти всегда плачет. Правда, последнее время что-то у нее самой со здоровьем не так, ее несколько дней не было.

— А ты что думаешь? Выкарабкается?

— Кто его знает? Сама видишь, он на искусственной вентиляции легких. Так вроде крепкий, а была остановка сердца. Здесь уже как Бог даст. Да и Анечка все время твердит, что ему поможет чудо. Конечно, чудо. Будто бы ты, Нюра, сама не знаешь, как мало больных, которые выходят из этого состояния. А те, кто выходят? Разве они люди? Или остаются на всю жизнь парализованными, или не помнят ничего, а еще того хуже, лишаются рассудка. Я только один случай и помню, который закончился благополучно. Помнишь ту женщину?

— Это какую? Ту, что муж хотел зарезать?

— Да, её. Она после операции в себя не пришла. Полгода была в коме. За ней даже толком никто и не ухаживал из родных. Она как-то сама выкарабкалась. Мы тогда все говорили, что Бог помог. Детишки у нее были маленькие. Вот такое чудо!

Нюра с пониманием качала головой.

— Ты сейчас про чудо сказала, я тут кое-что вспомнила. К этому, конечно, отношения не имеет, но все равно странно как-то.

— Ты про что?

— Какое-то время назад, еще до того, как заболела, мыла я полы и вдруг смотрю, мне навстречу кошка идет. Такая, знаешь, огромная, серого цвета. Идет так смело прямо по центру коридора. Я даже оторопела. Откуда она? Как пробралась? Времени было за полночь. Кругом тишина. Я на нее: «Кыш, кыш» — а ей хоть бы что. Она даже не остановилась. Я тогда за веник и к ней. Ну, думаю, сейчас огрею. А она, не останавливаясь, поворачивает голову и так внимательно на меня смотрит. У меня прямо мороз по коже. Стою, как дура, смотрю на нее, а она подходит к одной палате, лапой открывает дверь и туда нырк. Я за ней. А больные спят давно, света не включишь. Я ее позвала «кис-кис», а она спряталась и сидит тихонько. Ну, я тогда и подумала, да пусть сидит, утром словим. Только утром я про нее забыла. А когда пришла на следующее дежурство, узнала, что в той палате женщина умерла в ту ночь.