Дэвид Митчелл - Литературный призрак

Я поворачиваюсь на пятках спиной к окну и в мазурке скольжу по лакированному паркету. Интересно, он сделан еще при матушке Екатерине? Представляю себе, как она, может, в этой самой зале вальсировала с молодым Наполеоном, или развлекалась с сумасшедшим композитором Толстым, или соблазняла Чингисхана мелькнувшей из-под платья царственной ножкой. Я испытываю родственные чувства к женщинам, перед которыми сильные и могущественные мужчины ползали на коленях, лобзая каждый пальчик на их ножках. Джером говорил, императрица Екатерина тоже начинала в зависимости и бесправии. Я кружусь по залу и вспоминаю, какими аплодисментами меня награждали в Пушкинском театре.

Всматриваюсь в свою будущую добычу. В нашу добычу, точнее говоря. «Ева и змей» Делакруа. Трофей, вывезенный из Берлина в 1945 году. Главный хранитель Рогоршев говорит, колбасники из кожи вон лезут, чтобы его вернуть. Нет, какова наглость, а! Мы положили сорок миллионов жизней, чтобы избавить их от мерзкого, плюгавого фюрера, а получили за это несколько картинок маслом, и все. К этой я всегда питала слабость. Именно я предложила в следующий раз украсть «Еву». Руди замахивался на что-нибудь помасштабнее — на Эль Греко или Ван Гога. Но Джером считает, что не следует жадничать.

— Смелей, моя радость, смелей, — подмигивает змей. — Давай, отведай этого плода. Ну же! Смотри, какой он большой, налитой, красный! Бери его поскорей! Держи крепче! Я вижу, ты сама этого хочешь!

— А что скажет Бог? — прощупывает почву Ева, умница. — Он запрещает нам кушать плоды с древа познания.

— Ну конешшшно же, — кивает змей, — Бог! А разве не Бог вдохнул в нас жизнь? И кто, как не Бог, вложил в нас желание? И одарил нас способностью к наслаждению? А сами плоды — кто их создал, разве не Бог? Что же такое жизнь, как не наслаждение плодами, которые пробуждают в нас желание?

— Ну правда же, Бог не велел. Вот и Адам говорит, — канючит Ева и складывает ручки, как пай-девочка.

Змей скалится, любуясь Евиными гримасками.

— Бог в принципе славный парнишка. Скажу больше — ничего плохого он не имеет в виду. Но между нами говоря — только между мной, тобой и древом познания, — он жутко не уверен в себе.

— Не уверен в себе?! Да он же сотворил всю эту чертову Вселенную! Он всемогущ!

— А я о чем? Каким комплексом неполноценности надо страдать, чтобы нуждаться в этом балагане! Поклонение каждое утро, каждый вечер! «Всякая тварь Господа да славит! Господа да славит! Ссславит!» Ты говоришь, он всемогущ? А по-моему, жалок. И вообще, наиболее независимые умы пришли к выводу, что Бог не столь уж существенно влиял на поведение элементарных частиц в процессе создания Вссселенной. Он кормит вас с Адамом сссвоими баснями, а настоящее, стоящее знание — вот оно, рядом! Семь дней, говоришь? Да не вешайте мне лапшу на уши!

— Ну, в чем-то я с тобой согласна… Только Адам… Ты не представляешь, какой скандал он закатит!

— Ещщще бы… Твой голый муженек без единого волоска на теле. Я видел, как он сегодня утром резвился с овечкой на лужайке. Вид имел предовольный. Но ты-то, Ева, ты? Неужели согласна остаток вечности провести в обществе кучки дрессированных зверюшек и этого, Творца, который требует, чтобы его называли Иегова? Вряд ли тебя это устроит. Адам, может, и поорет немного, но успокоится, как только я покажу ему стрелы с бронзовыми наконечниками, чемодан из крокодиловой кожи и шлем для путешествий в виртуальной реальности. А ты, Ева, мне кажется, рождена для большего.

Ева смотрит на запретный плод. Большой, аппетитный плод в лучах солнца. Она сглатывает слюнки.

— Для большего? Ты хочешь сказать — для запретного знания?

— Нет, Ева, милая, нет, — мелькает раздвоенный язык в пасти змея. — Знание — это так, дымовая завеса. То, о чем мы с тобой говорим, называется желание. Я перекурю, пока ты обдумываешь мое предложение, ладно?

Шум шагов на лестнице. Я быстро возвращаюсь на свой пост, сажусь на стул. Душу продала бы за сигарету.

Входит главный хранитель Рогоршев с начальником службы безопасности, похожим на тролля. У него такое выражение лица, словно он вот-вот выхватит пистолет и разрядит его, осыпав посетителей осколками пробитых черепов.

— Я думаю, в Большой зал нужно проходить через Делакруа! Смотрите, это же маленький шедевр, а его недооценивают!

Главный хранитель Рогоршев оборачивается ко мне, поглаживая губы кончиком языка.

Я наивно улыбаюсь, изображая невинность, — ему это нравится.