Дэвид Митчелл - Литературный призрак

Я включил свет:

— Вот видите!

Надо говорить спокойнее. Выгляжу, наверное, как младшеклассник.

— Не хотелось бы задерживать вас. Вам, наверное, пора домой.

— Задерживать? Что вы, нисколько вы меня не задерживаете. Ничуть. Я к вашим услугам. Пожалуйста. Проходите.

— Спасибо.

«Я», живущее в ней, глядело глаза в глаза моему «я».

— Знаете… — начал было я.

— Понимаете… — начала она.

— Простите. Продолжайте, — сказали мы хором.

— Нет, продолжайте вы, — повторил я. — Вы дама.

— Вы подумаете, что я чокнутая. Я была здесь дней десять назад. — Она непроизвольно покачивалась на каблуках. — У вас играла музыка. Она не выходит у меня из головы. Фортепьяно и саксофон. Я понимаю, вряд ли вы помните тот день, и ту музыку, и меня… — Она помолчала.

У нее необычная манера говорить. Может, из-за акцента, не знаю. Мне это очень нравится.

— Вы были здесь две недели назад. Точнее, две недели и еще два часа.

— Так вы меня помните? — обрадовалась она.

— Еще бы! — Я засмеялся и не узнал собственного смеха.

— Со мной была кузина с подружками. Они довольно противные. Считают меня дурой, потому что я наполовину китаянка. Мама у меня японка. А вот отец — китаец из Гонконга. Я живу в Гонконге, — сказала она с вызовом, это надо было понимать так: «Да, я не чистокровная японка и не скрываю этого, нравится это вам или нет».

Я вспомнил барабан Тони Уильямса в «Тишине» [22] «In a Silent Way» (1969) — первый фьюжн-альбом Майлза Дэвиса; именно барабанщик Тони Уильяме (1945–1997) привлек к его записи гитариста Джона Маклафлина, прославившегося уже в 1970-е гг. . Точнее, даже не вспомнил, а почувствовал, глубоко внутри.

— Ну и что? Какая разница? Я сам наполовину филиппинец. А та мелодия называется «Одиночество». Ее написал Мэл Уолдрон. Хотите послушать?

— А можно?

— Конечно можно. Мэл Уолдрон — я на него просто молюсь. Готов встать на колени, когда слушаю. А Гонконг — он какой? Похож на Токио?

— Приезжие говорят, он грязный, шумный и противный. А по мне, так ничего лучше нет. На всем белом свете. Устанешь от Коулуна — можно сбежать на острова. На остров Лантау, например. Там на холме сидит большой такой Будда…

У меня вдруг возникло чувство, будто я персонаж из книги, которую кто-то сочиняет, но потом оно рассеялось.

Вишня отцветает. Молодые зеленые листочки, пока еще шелковистые и гибкие, сохнут на ветках. В воздухе дрожат мандолины и цитры. В потоке горожан не заметишь ни одного пальто. Иные даже без пиджаков. Что ни говори — эта весна уже не первой свежести.

Звонит телефон.

— Привет. Кто она?

Это Кодзи из студенческой столовой.

— О ком ты?

— Не валяй дурака! Ты прекрасно понимаешь, о ком я! Эта девушка, которая вчера у госпожи Накамори ловила каждое твое слово! Постой-постой, ее имя начинается на «Томо», а заканчивается на «ё». Точно-точно, Томоё!

— А, вот ты о ком…

— Ну, хватит! Я что, не видел, как вы переглядывались весь вечер?

— Тебе показалось.

— Нет, вы переглядывались! Все в баре заметили! И крот бы заметил! Ее отец заметил. Таро заметил. Потом подошел ко мне спросить — кто такая. Я-то надеялся у него что-нибудь разузнать. Он велел допросить тебя с пристрастием. Сам знаешь, Таро долго ждать не любит. Так что давай колись.

— Да нечего мне рассказывать! Она заходила ко мне в магазин четыре недели назад. На прошлой неделе пришла опять. Мы поболтали, в основном о музыке. Потом встретились на неделе еще раз или два. Вот и все.

— Раз или семь, ты хочешь сказать.

— Ну ты и сам все понимаешь…

— Не вполне. Не успел с ней вчера перекинуться словечком. Не хочу показаться нескромным, но скажи, пожалуйста, под юбочку ты уже залез?

— Она порядочная девушка!

— Разве порядочная девушка — не женщина?

— Нет. Не залез.

— Да, ты всегда был тяжел на подъем, Сатору. Что тебе мешает?

— Что мешает…

Диву даюсь, сколько воспоминаний хранит моя память! Ее плечи. Мы бродим по улицам, укрывшись под одним зонтом, и я накидываю свою куртку ей на плечи. Ее рука в моей руке. В кинотеатре я весь сеанс держу ее за руку. Ее зажмуренные от смеха глаза. Уличный артист стоит неподвижно на пьедестале, но как только мы бросаем ему в ящик монетку, он оживает и принимает другую позу — до следующей монетки. А вот она пытается сдержать смех, глядя, как я катаю шары в боулинге, — полная катастрофа. Лежит на одеяле в парке Уэно, и лепестки сакуры падают нам на лица. Сидит на этом самом стуле в этом самом магазине и делает домашнее задание под мою любимую музыку. Вижу ее сосредоточенное лицо и прядь волос, которая почти касается тетради. Я помню, как поцеловал ее в шею в кабине лифта и как мы отпрянули друг от друга, когда внезапно открылась дверь. Помню, как она рассказывала мне про своих золотых рыбок, про маму, про Гонконг. Помню, как она заснула на моем плече вечером в автобусе. Помню, как она сидела напротив меня за столом. Я не сводил глаз с ее лица, а она рассказывала мне про древние племена, которые хоронили своих вождей в курганах на Токийской равнине. Помню взгляд, которым она смотрела на меня вечером у госпожи Накамори. Мы с Кодзи сыграли «Около полуночи» [23] «Round Midnight» (1944) — композиция Телониуса Монка, ставшая джазовым стандартом. так здорово, как никогда раньше. И еще сколько всего я помню!