Татьяна Толстая - День (сборник рассказов, эссе и фельетонов)

Босой старик с годами все более упорствовал в столе номер 1а, но подсознание (которым он в ту глухую реакционную пору пренебрегал) играло с ним дурные шутки, очевидные только нам, живущим в постфрейдовскую эпоху. Вот хлебает он кисель и домочадцам того же желает, а сам пишет рассказец «Акула», где одноименная рыба почти-почти съедает мальчика. А Зигмунд учит нас, что сны – это исполнение желаний. Или: «Лев и собачка». Сюжет в том, что лев съел собачку, и нам, начитавшимся 3. Ф., до смешного понятно, что «лев» – это сам граф и есть, а «собачка» кодирует бифштекс с кровью. Читая далее, уже не удивляешься тому, что в очередном «детском» рассказике сдохла птичка, а на следующей странице собаки почти разорвали на части котенка, а уж когда доходишь до пустячка под названием «Девочка и грибы» – переложением «Анны Карениной» для детей-вегетарианцев (там, если помните, поезд чуть-чуть не задавил девочку, которая вздумала собирать рассыпавшиеся грибы на рельсах), – то все сходится, все становится ясным как день. Оставив, опять-таки, грибы по ведомству Зигмунда, с горьким смехом констатируем: несъеденная мясная пища (птички, собачки, девочки и мальчики) незримо мучила великого писателя земли русской и водила его пером.

Нездорово это.

Так что, памятуя о пагубности вегетарианства для творческого потенциала, я отправилась на Киевский рынок за убоиной.

В радужно-розовых мечтах мне представлялось, как я куплю ее, нарежу на кусочки, отобью каждый специальным инквизиторским молоточком, посолю-поперчу, обваляю в розмарине и шмяк на сковородку! Через должный срок мой творческий потенциал возрастет, и я напишу, скажем, повесть «Семейное счастье». Или, напротив, проверну убоину через мясорубку, потом туда же луку-чесноку, далее всем известно что, потом понятно как, и наконец сами догадываетесь куда, – и, глядишь, взойду на терцины. В крайнем случае на литературную переписку. Мало ли как оно повернется.

Бабенка, торговавшая свининой, тоже напомнила мне Льва Николаича, будучи совершенно в его вкусе (рассказ «Дьявол»): крепкая, здоровая, зубы, икры. И мясо, которым она торговала, было совершенно таким же: крепким и здоровым, свежим и розовым, как будто она отрубала лишние куски от самой себя, не становясь при этом меньше. Особенно мне приглянулся один монолит килограмма на три, не уведенный, к моему изумлению, из-под носа более проворными домохозяйками, а лежавший тут и меня дожидавшийся.

– На вас смотрит, – подтвердила баба.

Кусок смотрел на меня, а я на него. Я его и купила. То есть так мне казалось.

– Ай, какой кусочек! Получше вам заверну-закутаю, – пела баба сладким сельским голосом. Тут к ней подошли с двух сторон два хаджи-муратовца в национальных одеждах: пиджак поверх свитера, кепка – и громко и недовольно заговорили на многочисленных языках народов Закавказья. Баба ловко отругивалась на тех же языках, господа были крайне недовольны и шумели, размахивая руками, – претензии их были мне неясны. Возможно, – рассеянно размышляла я, – торговля свининой в публичном месте оскорбляет религиозные чувства этих достойных людей, и они ведут с бабой диспут на тему «в чем моя вера». В какой-то момент правоверные даже допустили оттирание бабы от прилавка, хватание ее за кострец, огузок и вырезку, а также заслонение, так что на краткий момент ее приятная взору тушка скрылась из виду. Но диспут кончился так же внезапно, как и вспыхнул, газават утих, я наконец получила свою дважды упакованную свинину и с чувством облегчения, объяснившегося впоследствии, унесла ее домой.

Собственно, чувство облегчения смутно мучило меня еще в метро, а также на прочих отрезках пути. Разъяснение пришло дома, когда развернув дважды упакованную, я обнаружила вместо трех килограммов – два, вместо свинины – говядину, вместо молодой – старую, вместо розовой – черную. В руках у меня лежала пожилая корова, плотная, как Тутанхамон, а неразменную свининку бригада интернациональных жуликов вернула на место.

Но я не жалуюсь и даже не ропщу. Вот к чему приводит отрыв от народных масс и добровольное затворничество в башне из слоновой кости.

Не написать мне эпопеи. Перехожу на рис. Прощай, читатель!

1999

На этой неделе я ничего не собиралась покупать. Но пришлось. Выданная накануне вечером зарплата за ночь сама по себе усохла на одну четверть, а озеленение своего финансового садика я провести не успела. Пункты выдачи зелени закрылись, и постный Франклин поджимал губы в кошельках других счастливцев. «Чего бы такого купить? – лениво думала я утром в четверг. – Куплю-ка я себе новые занавески». И не спеша, нога за ногу, отправилась в магазин «Русский лен» на Комсомольском проспекте. От людей я слыхала, что в магазине «Русский лен» продают русский лен – решение нетривиальное, надо сказать: ведь название в наши дни совершенно ни о чем не говорит. Так, скажем, в моем районе есть магазин «Кураре», торгующий не стрихнином или ипритом, но вполне доброкачественными и недорогими продуктами; магазин «Партия», где никогда не встретишь дедушку Зю с красными флагами, а также «Лавка жизни», где можно приобрести ошейники для собак и искусственных мышей для котов (вот так и всегда: собаке – кнут, коту – пряники).