Ирина Дудина - Пение птиц в положении лёжа

Я такого не видела никогда. Это было размером с бутылку из-под молока, если кто помнит такую тару. Высотой и по диаметру, как современная поллитровая евробутылка из-под пива, но завершающаяся расширенным горлышком, чтобы легче молоко выливалось. Всё это предлагалось в качестве демонстрации дополнительных достоинств. Я поняла, что никакое сверхсильное желание не может меня заставить испробовать это. К чёрту классику, «Золотого осла», Екатерину Великую. Я не чувствовала себя в силах пойти на это. Взойти на это. Мне стало грустно и одиноко. Аби был интеллигентный парень в очках, умный и образованный. Мне могло бы быть с ним очень хорошо.

Аби был зол. Он долго по-арабски ругался, что-то говорил своему несчастливому другу, даже плакал под утро.

Кажется, под утро они оба всплакнули на кухне, заполненной следами неудачно закончившейся пирушки. Я как заведённая говорила «нет», «нет», «нет». Хотя оказалось, что сказать «да» было впоследствии некому. Ни разу никому сказать «да» не захотелось. Возможно, только ему.

Ущелья. На дне ущелья — поток жижи и слякоти. Жизни и слякоти — того, из чего жизнь зародилась когда-то. Ощущение бурления и каменного рыка от пробегающих по дну машин. Шуршание, постукивание и бульканье трущихся частей внутри железных тел.

Пелена туманообразная из живого, копошащегося мелкого снега. Стоит почаще смотреть вверх. Белила снега тонкой беличьей кистью обвели всё, что было выступчатого. Благородный балкон с решёткой из спутавшихся овалов обрисован белым тонко. Даже не забыли поставить белые пятна — комья снега — в местах пересечений чёрных обручей. Шары на углах побелены наполовину. Их яркая облепленность белым подражает игре света и тени на шарообразном под яркой лампой. Снег упал как свет. Прорисованы линии по толще карнизов, подоконников, козырьков над окнами.

Фундаментально бел двор. Слепнет взор, бегло забежавший в прячущееся от деловой толпы снаружи нутряное. Фасады на улице прописаны тонким графиком тщательно и педантично. Петербургский стиль. Двор, на минуту попавший в поле зрения и уже спрятавшийся во мраке уличного ущелья, — по-московски весел. В нём жизнь видна и игра. Вперевалочку окна на первых этажах, даже неровные какие-то, вразброс окна на стене, без всякой логики. Мусорный бак украшен за свои заслуги перед отечеством девственной белизною первой степени, высшей степенью совершенства и противоположности. Мелкие детали быта — это из сюрреализма. Игривые загогулины для детских игр: жёлтые, красные, голубые изгибы качелей, лесенок, петушки на пружинах — всё насахарено, напудрено, приобрело свежий и строгий вид, как детский праздник, подготовленный чопорной и суровой воспитательницей, любящей порядок и знающей толк в такого рода делах.

И вдруг — дерево во дворе. Единственное на небольшом, ослепительно белом дне двора-колодца. Чудом выросшее в этих каменных джунглях. Пришлец из другого мира. Маленький горбун, скособочившийся под снежным двойником своим, прицепившимся по всей длине всех деталей. Есть ли что более петербургское, более томно-обморочное, пронзительно-сумеречное, нежели эта согбенная фигурка, это корявое, грязно-коричневое, хладно повторенное по верхним линиям белизною снега? Есть ли что печальнее, нежели это траурное двухцветие — белое и коричневое, и больше ничего, всё остальное слабее, незначительнее, незаметнее…

Есть ли где, в другом городе мира, столь меланхоличные трубы для стока вод, прилепленные вертикально к ложбинам и выемкам стен? Жестяные тела, чаще всего ущербные и порванные застылым льдом, латаные-перелатаные, трёхцветные. Триколоры, вывешенные на стены как символы города. Верх — под цвет стены, розовой, жёлтой, бежевой, середина — серая (отремонтировали поломку, но покрасить не успели, блестящая жесть уже покрылась слоем грязи и копоти, поржавела), низ — алюминиево сверкающ, вызывающе свеж, недавно приделанный. Строгие тощие змеи, окаменевшие в ожидании талых слёз, замаскировавшиеся под окружающий городской пейзаж.

Пастельная мгла, постельная мгла.

Безжалостные дворники в оранжевых куртках надоедливо борются с белоснежностью только что выпавшего. Сыплют соль на раны, нанесённые белому покрову грязными каблуками человеческой телесно-серой толпы. Серое оставляет на белом серый свой след. Почему так? Почему цвет человечества — серый, а не какой иной, ведь кожа человеческая ближе к розовому, и красен он своим материалом изнутри, и бел…