Хавьер Мариас: Дела твои, любовь

Эти двое, казалось, взяли за правило давать себе маленькую передышку, возможность побыть вместе, после того как закончится утренняя спешка, обычная для всех семей, где есть маленькие дети, и перед тем как отправиться на работу. Маленькая пауза, время только для них: чтобы насмотреться друг на друга, чтобы наговориться от души, чтобы в ежедневной суете не порвалась связующая их нить.

Мне всегда было интересно, о чем они говорят, что рассказывают друг другу? И почему каждый из них всегда находит что рассказать тому, с кем вместе ложится и встает и о ком наверняка знает все до мелочей: что тот делает, что думает, чего хочет?

Я не слышала их разговоров, до моего слуха доносились лишь отрывочные фразы или отдельные слова. Однажды я услышала, как он назвал ее принцессой.

Одним словом, я от души желала им счастья, как героям романа или фильма, которым читатель или зритель с самого начала сочувствует, зная, что с ними непременно приключится что-нибудь плохое и круто изменит их судьбу — иначе не было бы ни романа, ни фильма. Но в жизни несчастью случаться необязательно, и я надеялась и впредь продолжать встречать их каждое утро такими, какими они были, надеялась, что никогда не придет день, когда им больше нечего будет сказать друг другу, когда в голосе одного из них (или, может быть, даже в голосах их обоих) зазвучит упрек и раздражение, а в глазах появится равнодушие, когда им перестанет быть интересно и весело вместе, когда они будут спешить поскорее расстаться.

Незамысловатая, но милая сердцу сцена, которую я наблюдала каждое утро, перед тем как отправиться в издательство, чтобы снова начать борьбу со страдающим манией величия шефом и с занудами писателями, поднимала мой дух. Если Луиса и Десверн несколько дней не появлялись, я скучала по ним и начинала рабочий день в гораздо худшем настроении. В некотором смысле я была в долгу перед ними — сами о том не догадываясь, они день за днем помогали мне. И позволяли фантазировать, представлять себе их жизнь, которая виделась мне настолько счастливой и безмятежной, что я была даже рада, что никогда не смогу узнать, так ли все обстоит на самом деле: некого было об этом спросить, а значит, некому было разрушить очарование (к тому же мою собственную жизнь безмятежной назвать было нельзя, так что, едва выйдя из кафе, я забывала об „идеальной паре“ и вспоминала о ней лишь на следующее утро, когда ехала в автобусе, проклиная свою работу, из-за которой приходится так рано вставать). Я была бы рада предложить им взамен что-нибудь равноценное, но это был не тот случай. Я была им не нужна — как, впрочем, наверное, и никто другой, — я была почти невидимкой. Лишь дважды, собираясь уходить и уже поцеловав на прощанье жену (Луиса при этом всегда вставала и отвечала на его поцелуй стоя) и помахав рукой официантам у стойки, Десверн кивнул и в мою сторону — едва заметный жест, легкий наклон головы, — словно я тоже была одной из официанток. Его наблюдательная жена тоже дважды (и в те же самые дни, что и ее муж) кивнула мне, когда я уходила (как всегда, после того как ушел он и до того как ушла она). Но всякий раз, когда я хотела кивнуть в ответ — пусть даже еще менее заметно, чем они, — и Десверн, и Луиса уже успевали отвести взгляд.

Я видела их почти каждый день, но не знала, ни кто они, ни чем занимаются. Одно было понятно сразу: люди они обеспеченные. Не богачи, но довольно состоятельные. Будь они богачами, детей в школу отвозил бы шофер, а они — я знала это наверняка, — перед тем как отправиться завтракать, сами провожали детей в школу (скорее всего, это была школа „Эстило“ — она в двух шагах отсюда — или какая-нибудь другая: школ в этом районе много, я сама, когда была еще совсем маленькой, ходила в одну из них, в ту, что на улице Окендо). И разве стали бы они завтракать каждый день в этом ничем не примечательном маленьком кафе? И разве уходили бы около девяти (сначала он, чуть позже — она) каждый на свою работу? О том, что Десверны, покинув кафе, шли именно на работу, мне рассказали официанты (я как-то спросила у них, что они знают об этой паре), а позднее это подтвердила одна моя приятельница из издательства, с которой мы обсуждали то жуткое происшествие и которая, несмотря на то что была знакома с Десвернами не ближе, чем я, каким-то образом умудрилась кое-что о них разузнать — сплетники всегда найдут возможность раздобыть сведения о ком угодно, особенно если дело касается темного пятна на чьей-нибудь биографии или случившегося с кем-нибудь несчастья.