Все изменилось, когда Сэма начали интересовать девушки. Он по-прежнему сам добивался их расположения, но скоро увидел, что именно здесь, именно в любви сильнее всего проявляется эта его теория слияния и исчезновения . Чтобы научиться не бояться, Сэм снимал проституток, приводил в такие же съемные квартиры и, глядя в их пустые, как у животных, глаза, отчетливо понимал, что с ними нужно исключить все возможные варианты слияния на карте человеческих жизней. Нужно было полностью контролировать ситуацию, и поэтому Сэм шел в магазин за водкой. Проститутки напивались быстро, и тогда он раскладывал их бесчувственные тела на кровати и все делал сам .
А девушки — те, с блестящими глазами, смеющиеся, с ямочками на щеках; те, которые учились с ним в институте или жили по соседству; те, которых он встречал на какой-нибудь вечеринке у приятеля или просто в автобусе, — эти девушки желали большего. Они именно и хотели слияния . Они не говорили этого, но во всем их поведении, в движениях, в их прозрачных глазах просвечивало желание исчезнуть .
И когда, сразу после окончания университета, Сэму сделали предложение поработать в нефтяном поселке, он воспринял его как возможность избавиться наконец от постоянного соблазна и три года проторчал в этом забытом богом месте, где посреди степи были одинаковые одноэтажные домики, а единственное развлечение — ежевоскресный поход в баню с американскими и китайскими специалистами. После второй кружки пива они рассказывали одни и те же анекдоты и сами же над ними смеялись. А вокруг была только степь, пыльная и жаркая, и где-то там, под этим горячим песком, бурлила и рвалась наружу черная жирная нефть.
А вернувшись, в первый же день Сэм забежал в гости к Ванюшкиным. Те отмечали совместный день рожденья, и у них собрались все школьные приятели — соседские выросшие небритые пацаны. Сэму обрадовались, наливали, хлопали по плечу, расспрашивали. А Сэм был с дороги, небритее всех, уставший, но счастливый, что вернулся. В таком своем счастье он и не сумел не заметить ее. Не сумел вовремя отвернуться. А звали ее Татьяной, и Сэм, узнав это и сам представившись, начал было Татьяне неуклюже объяснять, что, мол, в имени ее сходятся Европа с Азией, славянский “тать” и тюркская “джан”, и получается этакая “душа злодея”, но Татьяна смотрела на него насмешливо, и Сэм терялся и бормотал все тише, тише, не зная, как себя с ней вести. — А хотите, я вам налью чего-нибудь? — говорил он. — Себе налейте, — отворачивалась Татьяна. — Разрешите вашу тарелку… — Да вы свою держите крепче. — Можно, я провожу вас? — Нет, спасибо, идите сами.
Но Сэм с ужасом понимал, что, возможно впервые в жизни, не хочет сам, а хочет с ней вместе . И следующим же вечером, места себе не находя, он взял у отца машину и поехал куда-то туда, где она могла бы жить. Все катался, высматривал, выспрашивал, но Татьяну так и не встретил. И здесь уже включился, завелся внутри него этот тикающий ритм так-так-так-так-так-так.
Этот ритм Сэм отбивает пальцами по рулю, отстукивает стопой, коленом в такт трясет, и, кажется, вот этим так-так-так он сейчас нащупывает какую-то важную мысль, какой-то сложный план продумывает, но в действительности внутри у него пусто и этим бесконечным так-так-так он — Сэм — просто не дает себе в эту пустоту провалиться. В этом так-так-так сейчас его единственная надежда. Потому что пока ритм держится, есть ощущение, что не все еще потеряно. Главное — не останавливаться. Так-так-так-так-так-так. Для Сэма сейчас это так-так-так как нить для Тесея, как камушки для Гретель, как следы хозяина для потерявшейся собаки. И Сэм еле успевает бежать за этим своим так-так-так, бежит, как по лабиринту, сворачивает, крутится на месте, бежит в другую сторону, цокает каблуками, щупает стены, а над ним облака, не облака даже — тучи, густые, плотные, сизые, — и только иногда в прореху чуть выглядывает краешек солнца, а Сэм ему сразу так-так-так-так-так, и солнце начинает прорываться, протискиваться. Сэм ему так-так-так, помогает, а солнце, поддержку почуяв, тучи распихивает, расталкивает, и вот уже небо стало видно — синее-синее. Солнце белое, небо синее, а тучи все раздвигаются, слушают Сэма, он им так-так-так, а они раздвигаются. И все. И разошлись. И солнце выходит из-за туч целиком. И тут же Сэма осеняет. Он же слышал, как Татьяна за столом подружке жаловалась, что дорога длинная, а она и дня без душа не выдержит.
Читать дальше
