Одним из существенных атрибутов этой революции была, в частности, одежда. Атрибут непрограммный, непрокламируемый, но непременный. Музыка, то есть рок, была, разумеется, еще важнее (до легендарного трехдневного рок-сейшна в Вудстоке оставалось всего несколько месяцев), но музыка меня в тот момент не волновала, а вот одежда...
Как у истинного порождения коммунистического режима, мое отношение к одежде было глубоко буржуазным, не допуская ни поверхностного шика, ни яркой экзотики, вообще никакого индивидуального отступления от превалирующей позапрошлогодней моды. Как и в отношении к деньгам, мещанское советское лицемерие проявлялось тут во всей красе. Всерьез, и тем более вслух, показывать интерес к этим вещам (недаром они пренебрежительно назывались, и называются, “тряпки”, “шмотки”, “барахло”) неприлично было истинному интеллигенту — к которым я себя причисляла. В сущности, оно и справедливо, ибо проявлять интерес к той унылой бесформенной продукции, в которую наряжала нас отечественная одежная промышленность, было бы просто смешно.
Но дело было даже не в том, что я была одета бедно или некрасиво. Это, конечно, достаточно неприятно, но не в этом была суть. Я была одета — неправильно. И не — смело, независимо, своеобразно неправильно, а робко и скучно. Все в моей одежке было неправильно. Мои доморощенные джинсы были отглажены в стрелку. Блузочка моя, из дорогого российского креп-сатина в цветочек, смотрелась тут дико. Вместо обычного здесь свитера на мне была вязаная кофта бабушкиного фасона. Что у меня было на ногах, вообще лучше не вспоминать. Единственную теплую вещь, которую стоило привезти сюда, осеннее пальто, я намеренно оставила дома.
Пальто это я ненавидела. Оно нанесло мне тяжелую психическую травму.
А сколько было радости, когда эти пальто, не то венгерского, не то румынского пошива, внезапно “выбросили” в ближайшем универмаге! Их там уже оставалось мало, этих пальто, о чем то и дело оповещала продавщица раздраженным криком: “Не становитесь, граждане, не становитесь! Всё, всё, больше не будет!” Но я успела. Чудом успела встать в очередь. И деньги, скопленные по копеечке именно на пальто, были при мне! И я купила и принесла это счастье домой.
Пальто было отличное. Из плотной шерстяной ткани, на шелковистой подкладке. Всю осень до самых морозов мне наконец-то будет тепло. И какое симпатичное! На темно-сером фоне светло-серые расплывчатые пятна, словно снежинки в сумеречном небе. И модное, в талию, и хорошей длины.
Весь тот день у меня было праздничное настроение, и спала я весело, и утром встала весело. Погода была подходящая, я надела новое пальто и пошла в соседнюю булочную за хлебом. И прямо в нашем переулке встретила подряд два моих пальто. Это было огорчительно, но я сообразила, что это, видно, как раз те женщины, что стояли вместе со мной во вчерашней очереди.
Затем мне надо было ехать в центр. В троллейбусе их было уже четыре. Ладно, всего четыре... Но в метро... А уж на улице в центре от светло-серых снежинок просто рябило в глазах. Видно, там, в Румынии или в Венгрии, швейные фабрики месяцами работали на нас, на братских московских женщин, и обеспечили нас демисезонными пальто на славу. Всем досталось, никому не обидно.
А на другое пальто у меня уже не было денег. На “индпошив” в ателье и подавно. Я засунула пальто в шкаф поглубже и всю осень проходила в старом плаще, замотавшись сверху платком. Так что пальто мое оставалось новехоньким, и в Лондон его надо было взять. Там уж я вряд ли встретила бы двойников. И “неправильным” оно по лондонским вкусам не было, только необычным. Но так ненавидела, что не взяла.
Постепенно, с большим трудом (деньги, деньги!), я обмундировалась. Одежда была самая непритязательная, и было ее мало, приходилось часто стирать. Но, переодевшись, я испытала необычайное облегчение, словно сбросила осточертевшую старую шкуру. Из жалостного экзота я превратилась просто в человека. Первым отметил это наемный чертежник Фрица Джерри, простой дружелюбный парень, учивший меня языку кокни. “О! — сказал он. — Класс!” — “Да ну, чего там”, — небрежно ответила я. “На десять лет моложе, теперь заметно, что ты ничего! Теперь можешь гулять с удовольствием, как человек”. Его слова самым точным образом передавали мои чувства. Вслед за Джерри насчет моего нового облика выразилась тетя Франци.
— Мило, очень мило, — сказала она критическим тоном. — Ты можешь позволить себе ходить в джинсах. А что, юбки ты не нашла?
Читать дальше
