Новый Мир Новый Мир: Новый Мир ( № 4 2012)

Найман Анатолий Генрихович родился в Ленинграде в 1936 году. Поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Живет в Москве. Постоянный автор “Нового мира”.

* *

*

Колка орехов пестиком в ступке, верно?

Верно: колка орехов пестиком в ступке.

Сколько за день добывает ядрышек ферма?

Фокус не в ядрышках, а в осколках скорлупки.

Высмотреть каждый, отсеять, отвеять, отбросить.

Бизнес семейный, все на учете руки.

Мы с женой старики, и у дочери уже проседь.

Зять деловой, жаль, плохо видит. Лодыри внуки.

В бытность мою инженеришкой техотдела,

помню, начальник дал заложить мне нормы

цикла пропитки — дохлое, тухлое дело,

но из пустот таблицы скрёб я рубли прокорма.

Позже в бытность почтовой лошадью просвещенья

версты перемолол чужеземных виршей.

В пик перестройки план набросал харчевни,

а в нулевые на год спознался с биржей.

И вдруг — валютные курсы, стихи, орехи,

едкие смолы, сами подвертываясь и сами

сматываясь, стали выстраиваться как вехи

чего непонятно, но не сведенья концов с концами.

Может, так надо? Ведь вдуматься, муха в джеме —

гимн наслажденью, удаче, прообраз славы

в склепе янтарном, а суета, униженье —

просто придирки жизни, к тому же слабы.

* *

*

...песни земли.

Лермонтов

Сопрано дикое и слабое,

и сборный катится концерт

к финалу, к пику, к танцу с саблями.

Искусство густо, но без черт.

Потерт и я. Но место знаемо,

годов прошло всего полста.

Вокал. И март точь-в-точь, ни дна ему,

ни крыш: капель и маета.

И та, что пела в безголосице

земли, одну в виду держа

преджизнь, как горсть огня уносится,

как Шуберта ручей,

душа.

* *

*

пс. 136, пс. 103

Плешка с отбросами вроде как пикника.

Некто в хитоне, кафтане, бархате, рубище,

встав на нее, произносит: “Теперь века

покатят”. Момент называется “будущее”.

Нас от него тошнит, не хотим, нет сил

рыться в свалке повторов. Нас не касается,

вновь размозжит ли младенцам, как размозжил

головы прежним, камень, прибежище заяцем.

Я не про смерть — верхнюю старика

полку в почтовом из Быдогощей на Пудожье, —

я про века. Река Века. Берега

вытоптаны. И это — будущее.

Пасха

Сносит аж к вербной масленую

в бармах снегов и звезд

блеск возводит напраслину

на молитву и пост

млечных галактик и солнечной

труппы гастрольный год

иллюминирует сонмище

грешных наших широт

Катит коньковым гонщица

по насыпной лыжне

стужа никак не кончится

лютость мила весне

мартовские и апрельские

горностаи слепя

яро кроят имперские

бал и парад из себя

Но! вхолостую палимому

дню по чуть-чуть свечи

вспышку роняет как примулу

и как травинки лучи

ночь ли, земля — неведомо

только времен и планет

ход не чета победному

свету. Все видят — свет!

* *

*

В мае приедешь в деревню — парад могил,

нынче вот Вити-хромца и метиса Сашки,

точечно ангел зимой избы бомбил,

память поют пташки, лягушки, букашки.

Здесь между жив и нет простыня без шва.

К звездам с земли скоростью путь не выгнут.

“Дал да и взял”, а не “быть не быть” — дважды два

здешних эйнштейнов. Гаснут — да. Но не гибнут.

Минимум элементов — леса, небеса.

Водка “сезам-впусти” — кто к ней в грот не лазал?

Царский диаметр. Средняя полоса.

Ложь не жжет, совесть не гложет — простенький пазл.

Дал да и взял. Остальное слова, слова.

Бог давно не молитва уже, а мантра.

В землю с земли. А навстречу шекспир-трава:

Виктора мята, кислица Александра.

elementa

только крестьянин знает как расчесать

шкуру земли как сполоснуть ей тельце

старца, младенца: сам он да сын да зять