Кублановский Юрий Михайлович родился в 1947 году в Рыбинске. Окончил искусствоведческое отделение истфака МГУ. Поэт, критик, эссеист. Живет в Переделкине. Пользуясь случаем, сердечно поздравляем Юрия Михайловича с юбилеем.
* *
*
Много рябины, солоду,
ив — на обрывах Леты.
Делавший в книгах смолоду,
как дурачок, пометы,
запер я ближе к холоду
рамы на шпингалеты.
Это не то что средние
годы мои прошли,
это, считай, последние
годы меня нашли.
Днём всё пытались в целое
тучи сложиться, но
чаще клубилось белое,
тёмным подпалено,
и колтуны несжатые
ветер трепал хлебов,
вызвавшись в провожатые…
Я же заместо снов
в ночь раскалённо-тусклую
вижу, как смотрит на
нашу пучину русскую
с трупным пятном луна.
Римская набережная
Памяти Е. Ш.
Реки имеют свою природу,
не ясную до конца.
Много втянула в себя народу
их тёмная зеленца.
Брусчатка набережной, карниз
над рустом щербат везде.
И слышится шевеленье крыс
в береговой тресте.
Одни подгнившие невода
ракит шелестят вдогон
тому, кто встарь приходил сюда
и вглядывался в планктон.
Спроси у месяца, у звезды:
зачем они заодно
с пучинным током ночной воды...
И мнится, не под Ливорно, но
здесь Шелли, блузы не сняв, погиб,
что с вольного взять певца?
Он думал форсировать брассом Тибр,
и Тибр не пустил пловца.
Иван да Марья
Иван-да-марья да львиный зев
мироточили окрест когда-то
давно в полуденный разогрев.
Ищи-свищи теперь виноватых
в засилье нынешнего репья.
И полисад с сиротой рябиной
необитаемого жилья
нам отвечает тоской звериной.
Давно заволжское вороньё
угомонилось уж в кронах сосен.
А годы, годы берут своё
с заплечным грузом, чей вес несносен —
из-за коробочки порошка
зубного явно не с рынков новых,
ветровки, занятой у дружка
на время северных дней суровых.
Была ведь молодость без угла,
узкоколейкой тряслись в вагонце,
и ты в испуге, что ночь прошла,
кивнула на киселёк в оконце,
где отразилось твое лицо
поверх бегущего перелеска
............................
У других отторжение, вспомнят — вздрагивают,
ничего её не любя.
А меня Россия затягивает,
втягивает в себя.
Война и мир
Снова старик Солярис
в дальнем углу вселенной
воспроизводит что-то:
усадебные ворота,
боярышник и физалис,
жизни клочок смиренной…
Муаровой промельк юбки
упрямицы, верной трону,
и никакой уступки
заезжему фанфарону,
вернее сказать, поэту.
Уснувший на сеновале,
он сделался схож к рассвету
с охотником на привале.
Некогда там, далече,
и бытовалось проще,
и помиралось легче,
как светотени в роще,
откуда в окошко пташка
влетела и растрепала
сальный темляк на шашке
покойного генерала.
13 сентября 2011
Памяти Фета
Казалось, в ногу с практичным временем
иди, забыв про любовь и жалость.
Но над лысевшим с годами теменем
пространство звёздное разрасталось.
Как быть тут с музыкою взыскующей
в одной луной освещённом зальце,
где весь раскрыт, будто топь, бликующий
рояль — при беглости в каждом пальце…
Нет, мир не воля и представление,
что на него положили глаз мы,
а на амбарном клочке творение
про ночь и слёзные в горле спазмы.
Под спудом в крипте села Клеймёнова,
где сыровато и мало света,
каким-то чудом до лета оного
не потревожены мощи Фета.
Октябрь 2011
* *
*
С. Кистенёвой
Вдруг шепоток недолгий:
— Копи царя Бориса,
Красная слобода
где-то в верховьях Волги…
Антоновки и аниса
был урожай тогда.
И дотемна играли
в городки пацаны.
А у отцов — медали,
лица обожжены.
Читать дальше
