Новый Мир Новый Мир: Новый Мир ( № 7 2012)

Это небо, так обидно близкое,

что, глядишь, и снега зачерпнет.

Раненое небо австерлицкое,

летний-зимний стрелок проворот.

Выпить, что ли, под забор забиться ли,

“Ой, мороз” заблеять, “ой, мороз”.

Не видать милиции-полиции,

ветер свищет, ржет электровоз.

Где ему гостиница? Где станция?

Здесь заснёт, под мышкою зажав

дипломат, в котором марсианские

расцветают розы в чертежах.

палеонтология

Мы не в какой-нибудь Эстонии,

не говоря про Бенидорм —

в геологической истории

найдём и место и прокорм.

И волю, и какаву с кофием,

и золотистое аи.

А сверху, в розницу и скопом,

полягут новые слои.

Ороговевшие, безглазые,

забвенья дети, не войны,

латынью никакой не названы

и в атлас не помещены —

содвинем кубки с белемнитами,

как со блаженными в раю,

за дружбу ярусами, свитами,

за палеонтологию.

в окно

Я вас люблю и очень хочу.

“Милые, милые”, — вам кричу.

Как будто выпавшим в окно,

которым ещё не всё равно.

Вот так летишь и думаешь о

ставках и выстрелах в казино,

ценах на нижнее бельё

земли; мол, “это кино не моё”.

Этот летящий кричащий немой —

это ещё я или уже не я?

Быстро же между мной и не-мной

сокращается расстояние.

Губайловский Владимир Алексеевич родился в 1960 году. Окончил мехмат МГУ

им. М. Ломоносова. Поэт, прозаик, критик, эссеист. В «Новом мире» был напечатан его роман «Камень» (2007, № 9). Живет в Москве.

1

Вот так всегда. Только придумаешь что-нибудь, сразу все не работает, сбоит, падает. И ничего не получается. Или хочется чего-то совсем другого. Например, расписать пулю.

Я не брал в руки шашек уже лет тридцать, наверное. Но еще мог бы — перемесить плаху, дать снять, вольтануть и, постреливая глазами по сторонам — на месте ли прикрытие? — сдать налапнику пан-преф.

Да нет, это все мечты. Колоду заряжать я никогда толком не умел. Так, по мелочи все. Не то что братья Просидинги. Вот они — да, настоящие интуиты, клевые рюхачи, матерые сифоны выкатывали в академии по куску, случалось. А я так, пописать пришел по пятачку в «сочинку» с лохами. Но тоже свой червончик за вечерочек мог собрать. Если клиент теплый и все порывается какой-то невозможный свояк изобразить. Тогда и делать ничего не надо. Просто пасовать на торговле, вистовать, ждать и смотреть, как он поднимается медленно в гору. Да и не сказать, чтобы так уж медленно. Хорошо еще, когда расклады сомнительные, оно и спокойнее, и в глаза не бросается. Если тебе вдруг пёр придет — ты лоха быстро закроешь, дешево, бестолково и подозрительно, а если он раз за разом без одной, а то без двух садится, а ты трудовые шестерики выпиливаешь лобзиком — так и славно. А если он еще на какой мизерок припадет ловленый... Тогда совсем хорошо. Еще полезно удивиться матерому его мастерству, сказать с бо-о-ольшим уважением: «Да я бы при таком гнилом раскладе без трех сел, а ты — сразу видно профессионал — только без двух». Ну и дальше в том же темпе. Главное, чтобы в его голову не закралась простая такая мысль, что он просто лох и расписывать не умеет, чтобы думал он — случайно все, ну, там, карта не идет, расклады несчитаные, ренонсы шальные — теория вероятностей. Ученые же все, математики, блин. Потом он протрезвеет, прочухается, заплатит — тут тоже не надо пережимать, можно и простить (частично): свои же все ребята, — и уйдет счастливый. А ты ему вслед: карта не лошадь — к утру повезет, а он еще этак по-свойски похлопает тебя по плечу, руку пожмет и скажет: «Хороший ты парень, но в другой раз я тебя точно обдеру как липку». А мне-то что? Я и в другой раз согласен. Так, глядишь, за три-четыре вечерочка и стипендию соберешь, без которой ты опять остался по чистой невезухе.

Но потом мне это дело осточертело. Я еще расскажу, как это случилось. И никакого отношения к совести это, в общем, не имеет. Я ведь всегда (ну почти) играл честно (ну почти), если уж совсем клиент варежку разинет и тебе карты прямо в нос тычет — ну как тут не посмотреть? — невежливо даже отворачиваться, как говорится — посмотри в карты соседа, в свои всегда успеешь. А вообще-то я на одной только психологии работал.

Но до братьев мне всегда было далеко.