Опрокинута повозка
звезд многоугольная.
Снег, ступающий с носка,
снег, витрина кукольная,
улица продольная,
между штор полоска.
Или:
Залетейский, брат мой, пир,
дым столбом, и муза взвизгивает,
мимолетная квартира,
где посуда звякает.
Музы пламенный кумир
новый стих изыскивает,
что-то в рифму вякает,
под рукою лира.
То есть схема рифмовки здесь вот такая: А-Б-А1-Б1-А-Б-Б1-А1, где А-А1 и Б-Б1 — разноударные, а вторая пара во втором примере еще и диссонансная. Стихи при этом выглядят несколько искусственно, но эта искусственность, переусложненность твердой формы побуждает пристальней вглядываться в смысл написанного. (О современном восьмистишье см. реплику Данилы Давыдова, процитированную здесь же — в заметке о двухтомнике Евг. Туренко.)
Можно сказать — чисто ювелирная работа, а можно и так: работа ювелирно чистая. К слову, и заглавие книги можно прочесть двояко — в и дение и вид е ние.
Ф а и н а Г р и м б е р г. Четырехлистник для моего отца. Стихотворения. Предисловие Виктора IванЁва. М., «Новое литературное обозрение», 2012, 384 стр. («Новая поэзия»).
Фаина Гримберг — автор научно-популярных работ по истории, автор множества исторических, околоисторических и фантастических романов и повестей, в том числе и мистификаций с тщательно прописанными биографиями вымышленных зарубежных авторов, развенчиватель общепринятых мифов и мнений, ниспровергатель кумиров, создатель остроумных теорий и безумных гипотез, а ко всему этому еще и поэт. Впрочем, вернее было бы сказать — прежде всего поэт, хотя бы потому, что и мировую и русскую историю она видит «глазами проигравших». Скажу прямо: творческая манера Фаины Гримберг, ее идиостиль, особенно в прозе, лично меня скорее отталкивают, чем привлекают. Тем не менее то, что она скромно называет стихотворениями (на самом деле это, несомненно, поэмы, а стихотворений в общепринятом понимании у нее совсем немного), составляет неотъемлемую, по-своему увлекательную, весьма своеобразную и, к сожалению, не слишком известную часть современной поэзии. За двадцать лет у нее вышло с десяток журнальных публикаций, три поэтические книжки, одна совсем махонькая, другая побольше, и, наконец, вот этот солидный томик — без малого четыре сотни страниц — и всего 25 произведений. Говорю же, поэмы. С длиннющими рифмованными строчками, а подчас и нерифмованными, с прозаическими и фольклорными вставками, с невероятными приключениями, встречами и разговорами.
М. Л. Гаспаров утверждал, что личность — точка пересечения общественных отношений; Фаина Гримберг предъявляет своих героев в фантастических пересечениях и завихрениях географических, социокультурных, племенных, генетических, лингвистических и даже ономастических линий. Поэтому любой Лазарь у нее — двойник евангельского убогого, а любой «простой человек» — Андрей Иванович. Поэтому она сочиняет версии о Шекспире как беглеце из Московии и о болгарском происхождении Вийона — последняя, кстати, на взгляд неспециалиста выглядит довольно убедительно. Поэтому она любит — и в стихах и в прозе — давать персонажам имена, отчества и фамилии своих знакомых. Некоторым из них это нравится.
Ю р и й К а з а р и н. Каменские элегии. Изборник. М., «Русский Гулливер», 2012, 116 стр. («Поэтическая серия „Русского Гулливера”»).
Екатеринбуржец Юрий Казарин — доктор филологических наук, поэт, издатель, редактор, собиратель талантов — не избалован вниманием столичных журналов: за последние пятнадцать лет — три публикации в «Новом мире», две в «Октябре», одна в «Знамени», одна в «Арионе», одна в «Воздухе». Да и «Каменские элегии» — первая его книга, вышедшая в Москве.
(Я так думаю, что «уральский феномен» — уже с четверть века длящееся, разнородное и разноречивое, но в каких-то отношениях целостное поэтическое движение, к созданию которого среди прочих приложил руку и Юрий Казарин, — этот феномен в истории отечественной поэзии должен занять никак не меньшее место, чем полумифическая «южнорусская школа».)
Если попытаться охарактеризовать «Каменские элегии» (а здесь собраны стихи разных лет, начиная, как гласит аннотация, с 1976-го) одним словом, то слово это будет «серьезность».
Уши, особенно мочки,
мерзнут сегодня с утра.
Мертвая бабочка в бочке.
Осень, однако. Пора.
Читать дальше
