Именно непрерывность развития, соединяющая древности с остротой текущего момента любого из времен, оказывается главным источником любования, влияя и на непрерывность повествования тоже. «В золотом блеске вечера рельефно выдвигались все эти разнообразные архитектурные массы: портики, куполы, башни, груды домов и широкие фасады палаццов, арки, обелиски, колоннады. Все стили и все эпохи столпились тут, как бойцы на общей арене… Перед вами век Августа со своим Пантеоном, и век Льва Х-го с своей базиликой, античные развалины и куполы Возрождения, гранитные иглы фараонов, и колокольни пап… И вокруг этого каменного хаоса — обвивались массы зелени городских вилл, с их кипарисами и раскидистыми пиннами, а в прозрачном воздухе далеко виднелась вся золотистая Кампанья, и голубые Сабинские и Альбанские горы, с белевшимися по их скатам городками…»
Детальность литературной грезы выдает внутренний надрыв планового бегства. Степень надрывности. Это Джон Рескин может месяцами сосредотачиваться на капителях и фризах. Владимиру Яковлеву важно перенести на родину всю красоту итальянских лесов, полей и рек.
О России и ее березках в этом случае можно уже даже не упоминать: неотменимая и неизменная, она и так встает в этой книге во весь свой колоссальный рост, заслоняя любые неземные пейзажи. Делая их умозрительными. Заочными.
Книга нашего современника Андрея Бильжо — творение совершенно счастливого человека, которому хочется поделиться с людьми своей радостью. Бильжо повезло осуществить мечту и выбрать для жизни место, которое ему нравится. Даже так: место, в которое он безоговорочно влюблен.
Некоторые боятся паломничеств, грозящих раскрыться не новой, но подлинной родиной — местами, которым ты заранее предназначен. Нет страшнее путешествия, после которого заболеваешь отныне отдаленным от тебя местом, куда невозможно вернуться насовсем. И это ничем не проще несчастной, безответной любви.
Обычно про Венецию пишут люди, находящиеся в становлении и в поиске. Вне зависимости от возраста, все эти писатели и поэты (художники и философы) приезжают в Венецию для того, чтобы восполнить некую внутреннюю недостачу (недостаточность); увидеть беспримерную красоту, причаститься к ней и, таким образом, сформулировать в себе и для себя нечто очень важное.
Венеция щедра на такую гуманитарную помощь. Еще бы понять, как она работает — то, как количество художественных (в том числе) впечатлений преобразуется в новое, всеобъемлющее знание о мире и конкретном человеке. Как все эти наши экскурсии по музеям, театрам и концертным залам, чтение книг на отвлеченные темы внезапно (или, напротив, постепенно, незаметно, плавненько) оборачиваются плотностью понимания предметов весьма конкретных и порой прозаических.
Бильжо прав: Венеция нужна не для смерти, но для жизни, для того, чтобы, обогатив «свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» [4] , продолжать жить дальше. Смакуя детали и частности. Не случайно он показывает Венецию своей сбывшейся мечты через еду.
Точнее, через питейные и едальные заведения, образующие, таким образом, оригинальный и неповторимый травелог, — ведь если ты уже приехал и перемещаться по планете более не грозит, можно затеять путешествие по кабачкам и ресторанчикам, пиццериям, джелатериям и кафе, на открытых верандах которых можно неторопливо записывать в блокнотик чернильной ручкой впечатления сытого человека.
Все мы в Венеции оказываемся проездом, все мы здесь — на какое-то время (не оттого ли, в том числе, город этот оказывается буквальным воплощением метафоры о преходящести живого), кто-то на три дня, кто-то на неделю или десять дней, и только Бильжо, вместе с очень немногими счастливцами, называемыми им по именам (Глеб Смирнов, Катя Марголис, Альберто Сандаретти и Кристина Барбано, коим автор посвятил свой труд) пребывают в этом городе долго . То есть, считай, — вечно .
Именно поэтому видно, с каким нутряным пониманием Андрей Бильжо переживает судьбу Петра Вайля: «Следующий звонок оказался из Москвы через час. Мне сообщили, что Петр Вайль находится в пражской больнице в состоянии комы. В Венеции незадолго до трагедии Петя квартиру все-таки купил. Он очень-очень этому радовался. Я как-то даже был у него в гостях. Петя приготовил тогда всевозможные спагетти. А готовил он чудесно и с какой-то невероятной радостью. Я бы даже сказал, с азартом и весельем. Впрочем, с азартом и весельем он делал все. В своей венецианской квартире Петя почти не успел пожить. Здесь он остался навечно».
Читать дальше
