Открыв всё тем же ключом дверь, Марина показала ему на стоявшую в дальнем углу мастерской резиновую пару. Размер действительно приходился ему впору. “Теперь мы расстанемся. Не надо меня провожать. Я ещё должна успеть позвонить брату и матери”. — “Ты мне никогда не говорила о них”. — “Это не значит, что я им не звоню. Повторяю: не провожай меня. Телефон и адрес тебе известны. Свёрток с едой и вином я донесу сама”. Марина дружески поцеловала его в щёку. Он развернул её лицом прямо к себе: “Не так”. — “Так не так — до свидания”. — “Ладно, увидимся”.
IV
“Я действительно дурак: оттолкнул от себя женщину, о которой столько думал, без которой мне сейчас трудно, — всё это я должен был сказать ей давно. Прошлое ничему не учит, кроме того, что думать о нём, — это как прыгать в бурный поток с камнем на шее. В один Гераклитов поток нельзя войти дважды ещё и потому, что пока ты раздумывал, весь состав его изменился. Солнце, сказал Гераклит, не только новое каждый день, но всегда и вечно новое; оно день — да что там, минуту назад! — уже не равно самому себе: мы и солнце, я и ты относятся друг к другу как голоса в контрапункте, уже в первый момент взаимного наложения образующие нечто третье...”
Этот, как всегда вдохновенный, внутренний разговор с самим собой был прерван звонком:
— Привет, Тим, это Билл. Значит, вы в своём номере? Прекрасно. Приходите ко мне — выпьем виски, поглядим с балкона на чудеса вечерней природы.
Номер ван Бецелеров состоял из нескольких комнат. Фрукты, лёгкие закуски и открытая бутылка стояли на столе у балконной двери. Билл плеснул терпкой жидкости на кубики льда и протянул Тимофею его стакан, а потом указал жестом на балкон.
Они сидели теперь на балконе с видом на непривычно сумрачный канал св. Марка. За истекшие часы направление ветра резко переменилось на противоположное. Теперь он дул с моря, сгоняя весь день висевший над городом дым обратно к континенту. Канал был странным образом почти не освещён. Но самое удивительное, что вода значительно прибыла, и мелей больше было не видно. Редкие огни со стороны острова Джудекка и странно потемневшего храма на Сан-Джорджо Маджоре свидетельствовали о том, что людей там почти не осталось или они затаились в ожидании чего-то величественного, теперь целиком отданного во власть стихий. С каждым новым глотком Тимофей всё больше располагался сердцем к Уильяму, к его странноватой семье, к обстоятельствам этого фантастического дня, начавшегося с альпийских пожаров, а завершавшегося, как если бы ничего особенного не произошло, милой беседой на балконе гостиницы.
— Мне кажется, что сегодня, любезный коллега, мы увидим представление. Наслаждайтесь театром.
Ван Бецелер говорил так, как будто он был богом воды, охватывающей Океаном всю землю и намеревавшейся вернуть себе власть в лагуне; да он и внешне был похож на него.
— Отчего вы грустите? В дело вмешалась женщина? Я могу узнать её имя?
— Её зовут Марина.
— А фамилия не Делль’Аква?
— Почему именно она?
— Слышал о такой пианистке из местных. Согласитесь, что подобное имя и фамилия не могут быть настоящим. Но, Тим, если всё так серьёзно, — они уже много выпили, — идите ищите свой дивный берег, пока его не затопило водами моря. О стихия, заклинаю тебя — повремени! — И ван Бецелер театрально выкинул руки в сторону лагуны.
Жена Билла, входя на балкон, повторила этот жест. Как его — без тени насмешки — повторила и дочь ван Бецелера, глядя на лагуну из комнаты.
Тимофею оставалось только откланяться.
Дочь Билла, странно закусив губу, окинула гостя всего с макушки до ног внимательно-испытующим взглядом, потом довела до двери и, улыбаясь, притворила её. В памяти стоп-кадром замерли: тёмное небо с рассеянными дымными облаками, ван Бецелер со стаканом, полным виски и льда, в компании супруги на балконе и блуждающая улыбка их дочери.
V
Надев на всякий случай полученные от заботливой Марины сапоги, Тимофей отправился на Calle della PietaМ, где она жила. Что за имя для улицы!
Вода вернулась в каналы, большие и маленькие. Улицы были пусты, и редкий свет в окнах домов вызывал чувство, что город этот покинут.
Тимофей вошёл в незапертую дверь дома и поднялся по лестнице на второй этаж. Дверь Марининой квартиры тоже оказалась незапертой. В гостиной, по левую руку от зиявшего струнной пастью рояля, лицом к занавешенному алой шторой окну стояло покрытое сшитым из разноцветных кусков “американским” одеялом кресло-качалка (Тимофей его прежде не видел), а возле него круглый стеклянный чайный столик. На столике — откупоренная и пустая на три четверти бутылка красного сухого вина.
Читать дальше
