Правда, Корней Иванович несколько ошибся в своих расчетах, 2013-й превратился у него в 2025-й, но тем не менее: «Дорогая Саша. Спасибо Тебе и за лягушку, и за белого медведя, и за лисицу, и за ворону, и за кролика и за цветы, — синие, желтые, красные, — которыми окружено твое письмо. Твое поздравление доставило мне радость. В 2025 году тебе тоже будет 71 год и так как по некоторым причинам у меня не будет возможности поздравить тебя в 2025 году, спешу заранее принести тебе свои поздравления. И тоже рисую кое-какие картинки. Вот это — бабочка, залетевшая сегодня к нам в окно и усевшаяся на кухаркин напёрсток. Так как в 2025 году напёрстков уже не будет (все будут шить машинами), я нарисовал его особенно тщательно. Бабочка у меня не вышла, но напёрсток как живой. <���…> Привет Маме, Папе и Гале. Твой друг Чуковский (Корней Иванович, род. 1882)».
Жанр такой книги, которую создала Фрида Вигдорова, хоть и малыми проявлениями, но в истории нашей словесности — существует, взять хотя бы «Нашу Машу» Л. Пантелеева. Я догадываюсь, что существовали и существуют (пусть единицы, но все-таки) и совсем не «литературные» люди, бравшиеся за подобное дело. Но писательский случай — особый, ведь точная, фиксирующая событие, поступок или детское высказывание запись тут может быть преображена в искусство. В послесловии к одной из книг Вигдоровой Лидия Чуковская писала о своеобразии писательско-журналистского дара своей любимой Фриды, об особом качестве ее записей: «То, что сделаны они на лету, не помешало им: они вполне точны и вполне завершены. И достоверность, точность, которая составляет их прелесть и силу, — не стенографическая, а самая драгоценная на свете: художественная».
Я понимаю, что времена изменились. Что ушла советская эпоха — своеобразно, интересно и крайне драматично отразившаяся в этих записях, в характерах и становлениях героинь. Что преломилась сама антропология — что любой современный ребенок в сравнении с этими девочками середины сороковых-пятидесятых годов прошлого выглядит просто каким-то инопланетянином. Что, скорее всего, книга покажется многим из тех, кто прочитает ее, чем-то вроде «памятника домашней педагогике». Изменилось все — время, нравы, язык, характеры, страна и мир, наконец.
Но главное-то осталось: это те же самые дети и те же самые мать с отцом (дневник чуть-чуть полифоничен: глава семейства, писатель Александр Раскин оставил тут и свои записи). «Девочки» пропитаны, если угодно, драгоценным веществом родительской любви, сущность которой неизменна. И те испытания и искушения, которым время от времени подвергаются и автор и ее героини, — тоже ведь в основе своей извечны, как восход солнца.
Читая, я настолько сдружился с Сашей и Галей [18] , до такой степени привязался к их родителям, что, после того, как записи завершились, долго не мог с ними мысленно проститься.
Если когда-нибудь «Девочки (дневник матери)» будут изданы отдельной книгой, мне бы очень хотелось приложением к ней видеть и «Памяти Фриды» — Лидии Чуковской, вот так — книгу в книге. Наверное, если бы эти записи вышли в шестидесятые, отдельного рассказа об авторе и не потребовалось бы: Вигдорову знали все. Она была, что называется, народным заступником и положила жизнь свою «за други своя». Но теперь, несмотря на переиздания, ее имя в читательском сознании существует исключительно как приложение к судьбе нашего знаменитого нобелиата. А это не вполне справедливо.
Впрочем, ее материнское простодушно-исповедальное «отражение» в этих записях — замечательно.
Расставаясь с «Девочками», приведу два фрагмента — от 4 и 9 декабря 1946 года (Гале Кулаковской 9 лет 4 месяца, Саше Раскиной 4 года и 2 с половиной месяца).
« 4 декабря 46.
Саша:
— Мама, люби меня больше, чем Галю. Посмотри: она сосет палец, в школе ей поставили тройку... Она грубая... Люби меня, пожалуйста, больше.
* Мы с Сашей пришли в школу за Галей. Сидим в вестибюле, ждем. Саша оглядывается, осматривается. Находит глазами плакат и читает по слогам: „Учиться, учиться, учиться!” и спрашивает:
— Мама, что это их так уговаривают учиться?
* Вчера были на именинах у Паши. На прощанье я сказала имениннику:
— До свидания, Паша, поцелуемся.
— Только не с тобой! — воскликнул он и тут же заключил в объятия Сашу.
Очень у него это темпераментно получилось.
Ему исполнилось пять лет. Он был потрясен количеством подарков, шумом, кричал, дрался, но всё в каком-то упоении, без злости.
Читать дальше
