ни вожака, ни шелеста дружеских крыльев. o:p/
И чувство всколыхнувшейся тоски o:p/
лишь усиливается. o:p/
Чем взволновали меня эти льдины, o:p/
заблукавшие в водах полых? o:p/
Далёкую было оживили картину, o:p/
забытой толкнулись болью?.. o:p/
Я не стал безотрадную перебирать память, o:p/
как издыхавший от истощения сцены голода. o:p/
Приложил козырьком ко лбу o:p/
плотно слепленные пальцы o:p/
и долго провожал взглядом припозднившихся изгоев. o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
sub Что-то слышится родное /sub o:p/
o:p /o:p
Всеволоду Емелину o:p/
o:p /o:p
Я тебя не представляю на пенсии, o:p/
в сельском дворике среди дров колотых. o:p/
Ты слагаешь бунтарские, будоражащие песни, o:p/
будто бухаешь в мятежный колокол. o:p/
Есть в твоих сагах и алкаш в коросте, o:p/
и бомж, долизывающий благотворительную o:p/
плошку. o:p/
И политики, до сих пор в кости o:p/
христовы разыгрывающие одёжки. o:p/
Но на глубине — это всегда исповедь, o:p/
боль за бездольного, слабого. o:p/
Отчаяние, o:p/
копившееся исподволь o:p/
и не знающее избавительного снадобья. o:p/
А всяческие там фигли-мигли, o:p/
бравада, брутальная лексика — o:p/
скорее листок фиговый, o:p/
незащищённую прикрывающий детскость. o:p/
...Волжский ветер. o:p/
На старинных домиках коньки никлые. o:p/
Я счастлив, что тебя встретил o:p/
на «Костромских каникулах». o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
Штрих по теме o:p/
o:p /o:p
Просел фундамент, провисли стропила, o:p/
от хозяйского забора кое-где грустные o:p/
торчат рёбра. o:p/
Высоколобые мужи винят энтропию, o:p/
заматерелые в предрассудках — o:p/
глаз недобрый. o:p/
Говорят и про лень, которой в избытке. o:p/
И даже не вышли рылом. o:p/
А верней, погрязнув в быте, o:p/
мы себе подрезали крылья. o:p/
Сколько раз, продуманно, не впопыхах, o:p/
колотясь о насущном хлебе, o:p/
мы предпочитали синицу в руках o:p/
журавлю в небе. o:p/
И помалу вокруг серело, o:p/
жару сменяла стужа. o:p/
Решительность уходила в полумеру — o:p/
как бы не было хуже… o:p/
И ещё один штрих по теме, o:p/
существенный на шкале стоимостной: o:p/
мы можем вымереть не от эпидемий — o:p/
от потери собственного достоинства. o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
В осеннем подлеске o:p/
o:p /o:p
Прозрачной ледяной скорлупой поблескивает o:p/
просвеченный солнцем утренний подлесок. o:p/
Тихо. Деревья точно окостенели. o:p/
Но это тишина стеклянных подвесок: o:p/
тронул — и зазвенели. o:p/
Я иду по дорожке, усыпанной листом хрустким; o:p/
глаз высматривает букашек, козявок сонных. o:p/
На мои шаги чуткая люстра o:p/
мелодичным откликается перезвоном. o:p/
Кажется, благозвучные цацки o:p/
вторят каким-то чудным чародейским ладам. o:p/
Я боюсь споткнуться и устроить тарарам o:p/
в первозданном непуганом царстве. o:p/
o:p /o:p
1975 (2005) o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
o:p /o:p
Лесной ручей o:p/
o:p /o:p
Утро раннее. o:p/
Среди пробуждающейся многоголосицы, o:p/
непереводимых речей o:p/
непролазной еловой раменью o:p/
упористый бежит ручей. o:p/
Как истый старатель, o:p/
он моет песок, шевелит корягу. o:p/
Дорогу далеко не скатертью o:p/
безустанный выбрал трудяга. o:p/
У него, наверно, мечты свои, o:p/
чаяния, o:p/
ему доступны зверей следы. o:p/
А может, идею национальную o:p/
знает эта вот струйка воды. o:p/
Шенбрунн Светлана Павловна родилась в Москве. Прозаик, переводчик, автор книг “Декабрьские сны” (М., 1991), “Искусство слепого кино” (Иерусалим, 1997), “Розы и хризантемы” (М., 2000), “Пилюли счастья” (М., 2010). С 1975 года живет в Израиле. Повесть “Гуси-лебеди” входит в состав третьей части романа “Розы и хризантемы”.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
— Вот купила тебе, — объявляет мама и выкладывает на стол изделие фабрики “Скороход”: безобразные детские сандалии из грубой свиной кожи. Тяжелые, на толстой плоской подошве с широким рантом. Издевается надо мной — никто, никто из девочек, даже из самых бедных семей, не ходит в таких, у всех уже есть хорошенькие босоножки на каблучке.
— Можешь отнести обратно, — говорю я, — я их носить не стану.
— Это почему же?
— Потому что они отвратительные. Десятилетние девочки и то не ходят в таких.
— Что за выдумки, что за капризы?!
— Я не буду разгуливать по городу таким пугалом!
— Как угодно, — хмыкает мама. — Была бы честь предложена, от убытка бог избавил.
Читать дальше
