Работа была очень любимая. Шеф, он же такой, все жилы вытянет! Я имею в виду A. Его все в ОКБ звали Шеф. И потом, нам было интересно, мы весело работали. Придешь домой, суп варишь, а в голове мысль: как лучше сделать. Ложишься спать, а под подушку кладешь блокнот с ручкой. Засыпаешь, а тут приходит идея. Выхватываешь блокнот, записываешь — и спокойно спишь. Утром приходишь, рассказываешь ребятам, и точно в этом что-то есть. Обсуждаем и начинаем работать. o:p/
Вообще очень трудно оценить, какой вклад человека в работу, когда работаешь в коллективе. Иной раз, действительно, вроде и идея тебе пришла... А пришла бы она тебе, если бы тебя не окружали такие-то и такие-то люди? Кто-то бросил словечко... Кто-то его развил, раскрыл... Кто-то не поленился и расписал все по порядку... Еще кто-то — до ума довел окончательно... Кто из них, спрашивается? Ну вот кто? Я — коллективист поэтому. Я не верю в то, что можно, одному сидя... Все в обсуждении рождается или после обсуждения, в общем — в среде. И у нас, наш ОКБ, это была такая питательная среда... Живая, как бульон первичный. Как тесто. Атмосфера на заводе и в ОКБ была очень хорошая. Она там, как бы, понимаете, законсервировалась с тех времен, когда еще не врали. Вот я четко запомнила этот переход, когда началось вранье. Когда я была маленькая, когда я училась в школе, лжи еще не было. Вернее, она, может быть, и была, но не на нашем уровне, не на том, где были мы. Она была где-то отдельно, сверху, но все не пронизывала, простую жизнь она не прослаивала. И я думаю, это знаете почему? Потому что был очень большой потенциал после войны. Страна выиграла войну, и это было такое счастье, такая правда, что ее хватило на пару десятков лет. И это было действительно по-настоящему счастливое время. Когда все искренне работали, искренне учились и учили, верили в какое-то счастье, да это не было связано с коммунизмом ни с каким, это было какое-то... Простор, пространство... И вот еще, когда в космос полетели. Мы же все жили в космосе! Даже если вшестером в общаге, в одной комнате, но мы все жили в космосе! Во Вселенной! Какой там железный занавес?! Космос — это отсутствие хаоса, это ясность и порядок, и одновременно — это бесконечность, и вот мы в этой бесконечности жили... Ну, в семидесятых, конечно, уже началась ложь, и это было четко видно и заметно... Но не у нас на заводе! Не в ОКБ! У нас оставался какой-то островок, что лжи не было совсем. Я не знаю, почему. Может, дело в людях. Наверняка дело в людях. o:p/
У нас же еще такая веселая была ужасно жизнь очень. Все время какие-то праздники, праздники. Это был наш второй дом. Все дни рождения справляли. А я делала домашнее вино, помногу, из знаете чего, из смородины и крыжовника. Алкоголь на заводе под запретом был, через проходную так-то не пронесешь, а нальешь вина в трехлитровую банку — на вид оно как сок, и все довольны. Приходишь в ОКБ: ребята, идите сок пить! Тот самый? — Тот самый. А когда ничего не было, мы однажды... В общем, завод делал подшипники для велосипедов, и одна партия оказалась бракованная. Я сшила себе платье, а на него для красоты нашила эти подшипники. И вот, представляете, я иду по улице... И на меня все мужчины оборачиваются! Мне даже сначала лестно стало, а потом уже я поняла, ведь это дефицитный товар, и у них в голове одна мысль: где эта дура их столько взяла?! o:p/
o:p /o:p
o:p /o:p
14. ЗА КАДРОМ o:p/
o:p /o:p
Камера фиксирует исторический момент: подписание акта о передаче завода «Свобода» новому руководителю. За окнами солнечный день. Маленький кабинет набит народом. На импровизированной сцене — журнальный столик и два кресла. В кресле слева директор N. Усаживается поудобнее, берет ручку, склоняется над бумагой и ставит свою последнюю подпись. Все! Бывший директор завода отныне почетный пенсионер. Что ему полагается? Деньги? Да. Путешествия? Отчасти. Машина и санаторий? Сколько угодно. o:p/
Директор N улыбается. В первом ряду сидит, пузом вперед, начальник 19-го цеха B. Он думает: «Как же мне х..во». o:p/
Рядом с начальником 19-го цеха B сидит начальник инструментального цеха и думает: «Рядом со мной сидит B. Вот кого надо было сделать директором. B — крупная личность. А этот V какой-то мелкий. Интересно, сколько в нем килограммов веса. Если посадить на качели с одной стороны N, а с другой пять штук V, то N все равно перетянет». o:p/
Ряды сидят тихо, твердо. А кажется в этой тишине, что прямо на глазах должно что-то произойти. И происходит. Только не на глазах. Даже представить себе трудно, что N перестает быть директором, что заводом будет управлять теперь совсем другой человек. Это просто невозможно себе представить. И хотя N сам выбрал V себе в преемники, и хотя V много лет был директором огромного завода, который сам построил вместе с кварталами для рабочих и очистными сооружениями, — все равно невозможно. И инженер H, который всю жизнь проработал с N, думает: «А как же...» — и думает про все сугубо секретные замыслы, которыми с ним одним делился N: как же они теперь. Неужели ими придется делиться с V? Это невозможно. Я никогда не привыкну, думает H и, думая так, постепенно привыкает. o:p/
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу
