Уильям Стайрон - Признания Ната Тернера

Куда путь держим? — спросил маса Сэмюэль. С него слетела вся веселость, голос звучал напряженно и встревоженно.

В Дублин, штат Джорджия, сэр.

Где вы их взяли-то?

В округе Суррей, сэр, ну где Замок Бейкона, знаете? Там плантация Райдера прикрылась, и вот — они и есть, евонные негры. А сейчас в Джорджию, стал-быть.

А давно вышли?

Да нет, ну, как сказать — утречком, стал-быть, позавчера, — неспешно отвечал погонщик. — Да мы бы уже вона где были, кабы впотьмах не поворотили не туда ешо в Сассексе, ну и заблукали чуток. — Он вдруг осклабился, обнажив зубы, такие черные от табака, что на фоне тьмы во рту они почти терялись. — Тут не везде ведь так легко ешо дорогу сыщешь, я извиняюсь, сэр. В Иерусалиме нас как только не путали! А нонче-то, я-чай, мы верно идем? На юг, стал-быть. На Каролину то-иссь.

Вместо ответа маса Сэмюэль так и вскинулся недоуменно и протестующе: Как, и плантация Райдера тоже? Так это негры Райдера! Бог ты мой, видно, совсем там никудышные дела, если... он вдруг прервался и ответил на вопрос:—Да, к ночи выйдете к Хиксфорду. Там есть, по-моему, торная дорога через границу и к Гастону, а дальше прямым ходом на Релей. Ну, и когда до Джорджии рассчитываете добраться?

Дык че там рассчитывать, сэр, — все еще улыбаясь, откликнулся погонщик. — Из Виргинии я в Джорджию ниггеров сколько раз уж гонял, целыми толпами, только вот из Суррея не доводилось, ведь я у мистера Гордона Давенпорта работаю, а он ниггеров покупает все больше на другой стороне реки Джеймс, где округ короля Вильгельма и Нью Кент. Тамошние по большей части старого завоза ниггеры, нижнегвинейские, у них лытки короткие, то бишь мослы, да и вообще они в коленках слабоваты, так что их заставить за день отмахать хотя б миль двадцать, это, я вам доложу, работенка; короче, скажи спасибо, ежли недель за шесть до Саванна-ривер доберешься. Да и то, ежли семь шкур с них спустишь, до кнутовища, вон, ременницу поизотрешь. — Он помолчал, сплюнул в листья. — Но тут есть одна закавыка, сэр, — продолжал он терпеливо объяснять. — Эти-то, которые из южнобережных округов, негры из Суррея, Айл-оф-Райта и Принца Георга, они по большей части более поздних завозов, настоящие уже верхнегвинейцы — сами из себя, стал-быть, поздоровее будут, да и мослы у них подлиньше — ну то-иссь, как правило, — дык с ними ты и двадцать пять, и тридцать миль в день легко одолеешь, даже когда промеж них бабье и молодняк затесался, и, главно дело, ременни-цей работать не приходится, ну, то-иссь редко когда. А по мне-то, этак даже и лучше. Так что, стал-быть, ежли не случится вдруг паводок или ешо какой срящ, так будем в Дублине неделе на второй ноября.

Значит, хозяйству Райдера тоже конец! — проговорил маса Сэмюэль после долгого молчания. Я знал, что у него не все в порядке, но чтобы так скоро! Последняя настоящая старая плантация в Суррее; даже не верится!

Очень даже верится, сэр, — возразил погонщик. — Земля на северном берегу реки Джеймс так истощилась, ее даром-то уж не берут. И жрать, я извиняюсь, сэр, в Суррее, окромя желудей, больше нечего. Говорят, сойки, ежли в Суррей залетают, дык беспременно корм туда с собой берут. — Один из двоих других погонщиков фыркнул и захихикал.

Пока тот, в шляпе, говорил, кобыла подо мной, за которой водилось этак повыплясывать впоперечь, невзначай переступая вдоль шеренги, сдвинулась на несколько ярдов в сторону от погонщиков, тут тряхнула гривой и капризно встала — как раз у того места, где раздавалось однообразное треньканье варгана. Бэуммм. Бэуммм. Вдруг треньканье прекратилось, кобыла подо мой дернулась, и я услышал, как вдоль канавы зазвякали, зашевелились цепи, и громче стал горестный плач ребенка, который, как и прежде, хныкал, прильнув к толстому седому дядьке, а тот, спросонок подслеповато поморгав гноящимися глазами, глянул на мальчика и пробормотал: “Ну, ничего”. Погладил его по кучерявой темной головенке и вновь сказал: “Ну, ничего”. А потом стал тихо повторять эти два слова, будто единственные, которые знал: “Ну, ничего... ну, ничего...”

Ни с того ни с сего вдруг налетел порыв ветра, день нахмурился, промозглый ветерок помчал вдоль каравана, взметнул листья вокруг растоптанных, сбитых башмаков на ногах негров, стал трепать лохмотья рукавов их бумазейных рубах и бахрому на серых рваных штанинах. Меня самого передернуло, но тут так же быстро, как и появилось, облако исчезло, день вновь заулыбался, расцвел в тепле, и в этот момент прямо у стремени я услышал тихий вкрадчивый голос: