Лариса Райт: Жила-была одна семья

— Я тебя ни в чем не обвиняю, Сашенька. Я сама виновата. Так привыкла обходиться без него, что и не вспомнила даже.

«Не вспомнила? А я вспоминала. Я все время помню, хотя очень хочу забыть».

— Ир, давай не будем, а? Что сделано, то сделано, и наоборот. Уже не исправишь.

— Есть ведь девять дней и сорок.

— У меня выставка через неделю в Монреале, помнишь? И я хотела там задержаться, съездить к нашим.

— Да-да, извини. Сама не знаю, как меня угораздило забыть. — «Знаю, конечно, но не признаваться же, что я не способна думать вообще ни о чем, кроме… Да и звоню сейчас просто для того, чтобы с кем-то разговаривать и ни о чем не думать». — А как называется выставка?

— «Литературные герои девятнадцатого века».

— Кого повезешь?

— Татьяну, Наташу Ростову, Коробочку, нескольких барышень Диккенса, бедняжку мадам Бовари, Анжелику, королеву Марго и Оксану в черевичках.

— По-моему, Вакула верхом на черте был бы колоритнее. А еще у тебя прекрасно бы вышел Шерлок Холмс со скрипкой или сам мистер Домби.

«Она это специально или просто не замечала, что я никогда не делаю кукол мужского пола?»

— Наверное. Я устала, Ириш. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — «И все же почему она до сих пор не делает мальчиков?»

— Каких мальчиков? — Муж недоуменно выглядывал из-за газеты, и Ира поняла, что последнюю мысль невольно высказала вслух.

— Не живых. Не обращай внимания.

— Да. С живыми у Сашки ничего не выходит.

Он снова углубился в колонку биржевых новостей, а Ира поморщилась. И сама фраза, и грубоватое «Сашка» резали не только слух, но и душу. Знать бы, какой по счету кусочек сейчас улетел в бездонную пропасть ее счастливой семейной жизни.

Она заглянула к Пете. Мальчик спал, сбросив одеяло и раскидав по кровати кавалькаду покемонов. Ира аккуратно собрала пластиковых монстров, бережно сложила в коробку, накрыла ребенка, погладила легкие светлые волосы, машинально поправив свои — тяжелые, черные, вьющиеся плотными кольцами, как у Саши. Потом заглянула к Марусе — дочь отсутствовала, временно переместилась в одну из социальных сетей, обмениваясь сообщениями, надписями на стене и скачанными из Интернета забавными и не слишком роликами. Ира такое времяпрепровождение не одобряла, но разве можно что-либо запрещать семнадцатилетнему человеку, когда вокруг него такие же поглощенные всем этим подростки.

— Маш, какой завтра первый урок?

— Английский.

— Ложись спать.

— Ща.

Это могло означать с равной долей успеха, что компьютер будет выключен или через несколько минут, или через несколько часов.

— Сейчас же, — на всякий случай добавила Ира, не слишком уповая на показную строгость своего тона.

Она закрылась в ванной, смыла с себя всю тяжесть дня, машинально забивая в память то, что видела на полках: у Маруси закончился бальзам для волос, мужу нужен крем для бритья, да и зубную пасту хорошо бы поменять, у этой какой-то неприятный привкус. «И все же почему Саша создает только женские образы? Это какой-то неполный творческий мир, да и не творческий мог бы быть шире. Вот у нее, у Иры… Стоп. Нет. Не сегодня. Не думать, не вспоминать и не реветь. Не реветь, я тебе говорю. Не хватало еще, чтобы Миша увидел красные глаза и полез с расспросами». Хотя сейчас заплаканные глаза вполне объяснимы. Смертью близкого человека можно объяснить все: и резкие перепады настроения, и постоянное недовольство всем и вся, и внезапные слезы, и даже истеричный, неискренний смех.

Но объяснять ничего не пришлось. Когда она вошла в спальню, торшер был погашен, газета чуть слышно шуршала листами на полу под открытым окном, а Мишина спина под одеялом ясно говорила о нежелательности какого-либо общения. Ира тихо скользнула в кровать и будто назло этой холодной спине спросила:

— Помнишь, у Саши на комоде есть карточка, где мы с ней вдвоем в походе?

— Угу! — Миша все же не спал.

— Знаешь, кто сделал снимок?

— У-у?

— Один мальчик.

— У-у-у…

— Саша считает, что он был в меня влюблен.

— Угу! — Муж не поддерживал, не возмущался и не осуждал. Ему все это было безынтересно и скучно, он пытался уснуть, а ему мешали, и это страшно раздражало.

— А вдруг он влюблен до сих пор?

— Угу.

— Что «угу»? — взорвалась Ира.

Миша повернулся и примирительно, по-хозяйски обвил ее рукой.

— Ир, не говори ерунду! Давай спать.

Муж давно уже спал, а она все смотрела в потолок широко раскрытыми глазами и старалась разглядеть среди скользящих там полосок тусклого света ответ на незаданный вопрос: «А если это не ерунда?»