Денис Драгунский - Взрослые люди (сборник)

Ночь, толпа народу на рецепции.

Утомленный портье раздает ключи, ставит крестики в таблице номеров.

Подходит очередь нашего героя.

А он, надо сказать, разговорился в самолете со своим соседом. Тот был тоже из России. Ну, летят они, болтают, ищут и даже находят общих знакомых, и вдруг такая история – ночевать в гостинице.

Портье берет у него паспорт, отмечает его фамилию и начинает водить карандашом по таблице – ищет свободный номер.

А наш герой был человек очень вежливый и предупредительный. Очень хорошо умел войти в положение . Вот, например, купит он в магазине пиджак, а подкладка на второй день отлетела. Или закажет люля-кебаб, а ему принесут котлеты куриные. Или пойдет в театр, а там замена спектакля. Другой бы деньги назад потребовал, а он говорит: «Да, но давайте войдем в положение продавца (официанта, директора театра)». Хорошее такое советское воспитание в духе «Литературной газеты» 1970-х годов. Вообще он был человек той эпохи. Когда все были виноваты перед продавцом, официантом и билетером.

Да, так о чем это я?

Ах да, конечно!

Наш герой видит, как утомленный портье долго ищет свободный номер. И его душа переполняется чувством вины и желанием ее искупить. И он тут же говорит на неплохом английском:

– Если у вас нет одноместного номера, то мы с моим другом готовы переночевать в двухместном!

Новый знакомый кивает. Он тоже советский человек старой интеллигентской закалки, тоже готов войти в положение.

Портье поднимает на него глаза:

– То есть вам двоим нужен один двухместный номер?

– Вы не поняли, – говорит наш герой. – Нам, конечно, было бы предпочтительно каждому в отдельном номере. Но мы понимаем, что в такой ситуации…

– Простите, что вам угодно? – спрашивает портье.

– Мы понимаем, – объясняет наш герой, – что вам трудно найти два одноместных номера. Ночь, внезапный наплыв клиентов. Поэтому мы с другом готовы войти в ваше положение и переночевать в двухместном.

– О’кей, – шепчет портье, подмигивает ему и громко говорит: – О, да, сэр! Увы, сэр! У нас большие трудности с одноместными номерами, сэр! Давайте паспорт вашего друга! – долго ищет в таблице, ставит крестик и выдает им ключ.

Они идут в ресторан ужинать – за счет компании, разумеется.

Потом приходят в номер – о боже! Там большая двуспальная кровать.

Наш герой бегом бежит вниз, подбегает к стойке.

– Дайте нам номер с двумя отдельными кроватями! – кричит он.

Портье смотрит на него, не понимая, в чем дело. Потом узнаёт его. Подмигивает и спрашивает:

– Вы поссорились?

Мой приятель рассказывал:

«На картошке дело было.

Днем на поле шуруем, вечером танцы и портвейн. Вернее, сначала портвейн, потом танцы. После танцев отдельные наиболее упорные парочки расходились по аллеям и беседкам: мы жили в пионерлагере.

Там была одна девочка.

Не наша. С исторического факультета. Очень умная. Два языка свободно. Начитанная, как черт. Такие имена знает, про которые мы даже и не слышали. Тойнби, например. Бродель и Марк Блок. А также Данилевский и Хаусхофер. И не просто так, для впечатления, а может объяснить – кто и что писал. При этом честно говорит, что их она не читала в подлиннике, а знает из иностранных обзоров. А также из рефератов ИНИОН, “для служебного пользования”. Потому что у нее там работает сестра.

И не просто начитанная, а еще и сама интересно рассуждает.

В общем, не девочка, а чудо интеллекта.

Но – только его. В смысле, интеллекта. В остальном – по нулям. Как поется в старинном романсе, “не красота ее сгубила”. Ой, не красота! Носик острый, глазки маленькие, ушки красные и торчат сквозь жидкие кудряшки. Остальное – еще хуже.

Однажды после танцев мы оказались вдвоем на аллейке. “Пошли пройдемся?” – “Пошли”. Идем, гуляем. Разговариваем про умное.

Пришли в беседку. Она села на деревянный парапет, я рядом стою. Она про Броделя рассказывает. Про “долгое время”. Жутко интересно. Про то, что есть какие-то как бы матрицы – скажем, посевные площади или хлебные рынки, – которые складываются как бы независимо от государства. Карл там Великий, Луи какой-нибудь или Наполеон любой номер – а процесс идет сам по себе. Потрясающе. То есть как минимум две истории – история власти и история, так сказать, реального мира.

Но чувствую – пора целоваться.

Целуемся. Я хочу, чтоб она дальше рассказывала, а ей, вижу, очень целоваться нравится. Ладно, целуемся дальше. Я, как положено, залезаю ей под свитер.