Алексей Ростовцев - Ящик для писем от покойника (сборник)

— Вот что, гражданин Канаичев, — сказал Бутенко, — не верим мы тебе. Ты бросил оружие на поле боя, добровольно сдался в плен врагу, воевал против нас под проклятым трехцветным флагом предателя Власова…

— Я не воевал против вас.

— Так это ты просто не успел. Руки не дошли. А друзья твои успели.

— У меня к немцу ненáвисть.

Иван произнес слово «ненависть» с ударением на втором слоге. Дрозд зло усмехнулся:

— Ненáвисть, говоришь, — процедил он сквозь зубы, передразнивая Ивана. — С чего ж это ты так возненавидел благодетеля твоего? Он тебя накормил, одел, а ты…

Иван не стал распространяться насчет ужасов и унижений немецкого плена. Он спустил штаны и повернулся к начальству израненными ягодицами.

— Ага! — обрадовался Дрозд. — Значит, ты решил мстить ворогу за свою поруганную жопу? Чуешь разницу между тобой и нами? Мы ведь за поруганную Родину нашу мстим!

— Я буду глотки им рвать, вот увидите! — почти взмолился Иван. — Дайте мне другую одежду!

Дрозд расхохотался.

— Нет, друг, ты нужен нам именно в этой одежде…

Воевал Иван Канаичев в отряде «Смерть фашизму» два года и воевал доблестно. Из его партизанских характеристик следовало, что он был трижды награжден боевыми орденами. Летом сорок четвертого получил тяжелое ранение в грудь, заслонив собой командира от пули фашистского снайпера, после чего его перебросили на Большую землю, а вылечив, признали негодным к воинской службе.

Иван вернулся в родной Нефтегорск и устроился шофером на мясокомбинат, где работал еще до войны. Кадровик, читая его автобиографию и анкету, хмыкал и тряс головой.

— Черт знает, что ты есть за человек. И нашим, и вашим служил. Ну ладно, предприятие у нас несекретное. Работай, а там поглядим.

Неизвестно, каким путем из отдела кадров утекла информация о том, что Канаичев служил у Власова. Кличка Власовец прочно закрепилась за ним. Коллеги-шофера его сторонились и общались с ним лишь в случаях крайней необходимости, а уж о том, чтобы выпить вместе пива после окончания трудового дня, вообще не могло быть и речи. Друзей у Ивана не было. Однажды он сделал отчаянную попытку реабилитировать себя в глазах коллектива: надел пиджак с наградами и явился в нем на праздничный вечер в заводской клуб. Его встретили изумленными взглядами.

— А пиджачок-то, видать, с чужого плеча, — брякнул кто-то за спиной. — Ишь вырядился, предатель!

После этого случая Иван окончательно замкнулся в себе и озлобился, а кольцо отчуждения вокруг него стало еще шире. Он чувствовал, что люди его побаиваются, и начал испытывать стеснение от своего высокого роста и огромной физической силы. Иван знал: его не выгоняют с комбината только потому, что водитель он классный, безотказный и практически непьющий. Так прошло двадцать лет.

Все эти детали послевоенной жизни Канаичева я узнал из установки, которую срочно сделал для меня Седьмой отдел нашего управления. В областной газете «Нефтегорский рабочий» у меня был приятель — лихой репортер Яша Бергер. В последний день апреля, вечером мы с Яшей купили бутылку водки, пару бутылок пива, кое-какую закусь и отправились прямиком в дом Ивана Канаичева.

Конечно, пришлось представиться и предъявить ему удостоверения. Само собой, Иван не выразил радости по поводу нашего неожиданного появления, однако в дом пригласил и за стол усадил для беседы. Когда же я разложил перед ним изъятые из дела желтые листки партизанских характеристик, хмурое с крупными чертами лицо Ивана, будто вырубленное из серого камня, сначала посветлело, потом просияло.

— Сохранили! Вот же она, подпись Федора Бутенко, командира нашего! Все доподлинное. Ой, спасибо вам, ребята, спасибо!

Я не стал разъяснять ему, что листочки эти КГБ хранил лишь только потому, что он — бывший власовец. Мы выпили за знакомство, потом я спросил, почему Федор Бутенко заканчивал все характеристики одной и той же странноватой фразой: «Своими руками уничтожил столько-то фашистских гадов». В общей сложности выходило, что Канаичев порешил пятьдесят два гада.

— Почему он писал «своими руками», а не просто «уничтожил»?

Иван снисходительно улыбнулся.

— Они мне поверили после того, как увидели меня в деле, и стали в разведку посылать и отпускать вроде как на вольную охоту. Я приносил командиру солдатские книжки и оружие, а он вел учет. Аккуратнейший был человек. До войны бухгалтером работал. Я нападал на одиноких немцев, которые отбились от войсковых колонн, или на часовых по ночам. Разбивал им головы о срубы изб, душил их, шейные позвонки ломал.