Анатолий Гладилин - Первый день нового года

Часа в три я все-таки усмирил подушку и заснул.

Рано утром меня разбудили телефонные звонки, я поехал по делам, оформил командировку, пообедал в издательстве и отправился в мастерскую. Хозяйка, молодая дворничиха, была изрядно удивлена, когда я ей вдруг выложил деньги за сентябрь.

Я приготовил краски. Но работа не шла. Все казалось мне искусственным и фальшивым. И вообще, кому это нужно, что я пишу? Ну ребята скажут: «Ничего, старик, здорово». Ну жена вздохнет. И?

Комната вся обвешана моими рисунками. На столе груда холстов. А дальше? Хозяйка и так вынесла всю мебель, оставила только стол, стул и диван. Скоро и они будут мне мешать.

Но я не люблю уезжать, оставив что-нибудь неоконченным. Замазать картину? Не психуй. Вот на Енисее подлечишь нервы.

Я лег на диван, закрыл глаза и словно провалился.

Не помню, отчего я проснулся. Ира сидела на единственном стуле и рассматривала рисунки.

Я встал, причесался, и пока я проделывал всю эту гимнастику, я готов был задать тысячу вопросов. Потом я подошел к выключателю и зажег верхний свет.

— Хотите чаю? — сказал я.

— A y вас есть чай?

— У хозяйки есть чайник.

Я пошел на кухню и зажег газ. Потом вернулся.

— Что на улице? — спросил я.

— Дождь.

Я достал из-под стола стаканы, пачку сахара, одну маленькую ложку.

— А чей это портрет? — спросила она.

— Это портрет моей жены.

Я нашел на кухне и принес маленький чайник и потом большой чайник.

— Хорошая, — сказала она, указывая на портрет.

— Ее, к сожалению, нет в Москве.

Мы молча выпили чай. Я убрал стаканы и вынес чайник. Потом я приготовил кисти.

— Я вам не помешаю? — спросила она.

— Нет, если хотите, оставайтесь.

Я начал что-то мазать красками. Она встала.

— Знаете, — сказал я, — давайте быстро набросаю ваш портрет. Это вас задержит максимум на полчаса.

Она села. Я отложил кисточки, достал фанеру, прикрепил лист ватмана, взял карандаш.

— Не шевелитесь, — сказал я.

— Вы любите свою жену? — сказала она.

— Я очень люблю свою жену, свою дочь, свою маму, свою комнату, нашу Москву, нашу землю, все десять планет нашей солнечной системы, наш Млечный Путь и даже ту, соседнюю галактику, которая проглядывает в созвездии Кассиопеи. Впрочем, насчет созвездий я точно не помню.

Через двадцать минут я кончил рисунок.

— Вот, — сказал я, — возьмите на память.

Она продолжала сидеть.

— Это ваша комната? — спросила она.

— Нет, я ее снимаю.

— Что, у вас негде работать?

— Да. Я живу в перегороженной комнате. В свое время отцу давали квартиру. Два раза предлагали. Он тогда был большим начальником. Но отец мой старой закалки. Идеалист, как говорят современные пижоны. Каждый раз подвертывался человек, который больше нуждался, и отец отдавал ему свой ордер.

— Ваш папа, где он сейчас?

— А сейчас он в больнице.

— Ну, вы продолжайте, — сказала она, — я вам не помешаю.

— Если вы не устали, я еще раз вас нарисую, — сказал я,

Я кончил рисунок, свернул лист и протянул его Ире.

— Возьмите на память. Но сегодня у меня нет денег на ресторан. Я могу предложить только чай.

— Вас никогда не били? — спросила она.

— Нет.

— Странно.

— Давайте я еще раз вас нарисую, — сказал я.

— Нет, — сказала она. — У меня было скверное настроение, и я спустилась на пароходик, чтобы сидеть у борта и смотреть на воду. Но когда я пришла на корму, я подумала: какие сумасшедшие глаза у этого парня. Кстати, в тот раз у меня были с собой деньги. Кстати, когда мы прощались, мне показалось, что вы совсем не тот, за кого себя выдаете. Понимаете, о чем я говорю? И сегодня я пришла, чтобы в этом убедиться. И я рада, что пришла. Ведь я могла не прийти совсем, понимаете?

— Вы слишком много говорите, — сказал я, — пойдемте лучше в кино.

Мы пошли в ближайший кинотеатр. В зале было много свободных мест. Это была самая интересная картина из всех, что я видел, потому, что мы сели в последний ряд, и, как только потушили свет, я стал целовать Иру и открыл глаза только тогда, когда фильм кончился.

— Надо бы чего-нибудь поесть, — сказал я, когда мы вышли на улицу.

— Зайдем в магазин, — сказала она.

Мы купили булку, сыр, банку консервов (кильки в томате) и бутылку пива, а потом вернулись в мастерскую.

Я говорил какие-то несвязные фразы и вдруг начинал смеяться.

Странное состояние. Мне казалось, что прошло несколько минут с тех пор, как Ира ко мне пришла. Но меня не покидало чувство, что мы с ней знакомы уже несколько веков. И если я когда-то, во времена короля Артура, сражался на рыцарском турнире, чтобы получить цветок от дамы сердца, то эта дама была не в венецианском атласном платье, а в шерстяной кофточке Иры. И выходя на светский раут, вместе со своим приятелем Онегиным, я на первый котильон пригласил Иру, и как-то сразу отошли от меня все проблемы «лишнего человека». И когда в гражданскую войну мне был дан приказ идти на запад, то во вьюжную ночь, в той землянке, меня провожала Ира, одетая в кожаную куртку.