Флора Шрайбер - Сивилла

Не было никаких «как» и «почему», а были только бесконечные разговоры о безупречной святости, которая отрицает плоть, считает ее сферой влияния дьявола. «Все мужчины хотят тебе навредить, — наставляла Хэтти свою дочь. — Они ничего не стоят. Они гадкие». В других случаях, однако, она заявляла: «Папа не такой, как другие мужчины». Но, говоря это, она заставляла Сивиллу, видевшую пенисы у маленьких мальчиков, считать, что у ее отца нет пениса. Имея «кастрированного» отца и впитывая в течение дня негативное отношение к сексу, Сивилла была шокирована и ошеломлена тем, что видела и слышала ночью.

Пленница ночной лжи, олицетворявшей лживость периода формирования ее характера, Сивилла вынуждена была наблюдать зрелище, от которого она могла скрыться, только закрыв глаза и заткнув уши.

Тени обычно наполовину перекрывали спальню — три с половиной на четыре метра. Кроватка стояла так, что уличный фонарь, заглядывавший в окно спальни, освещал тот самый пенис, наличие которого у отца отрицала Сивилла. Три или четыре раза в неделю, год за годом, от момента рождения и до девятилетнего возраста, она слышала и видела половые сношения родителей. И нередко в полумраке ясно просматривался возбужденный пенис.

Наблюдая эту первичную сцену прямо и косвенно, с момента своего появления все эти разные «я» по-разному реагировали на нее.

Пегги Лу страдала бессонницей, ей было неудобно, но она не пыталась закрывать глаза или затыкать уши.

— О чем вы там говорите? — желала она узнать время от времени.

— Давай спи, — отвечала Хэтти.

Но вместо того, чтобы спать, Пегги Лу изо всех сил напрягала слух в надежде услышать хоть что-нибудь. Ей не нравилось, что ее отец и мать шепчутся о ней. Они часто шептались о ней за столом и, как она полагала, в спальне занимались тем же самым. Возмущенная чувством отверженности, рождавшимся в результате этого перешептывания, Пегги Лу бесилась также и из-за шороха простыней. Всякий раз, когда она слышала этот шорох, ей хотелось прекратить его.

Каким облегчением было перебраться в верхнюю комнату вскоре после похорон бабушки Дорсетт и не слышать больше этот шорох!

Вики не раз видела очертания пениса в состоянии эрекции. Она безбоязненно поворачивалась от тени на окне к тому, что происходило в кровати. То, что происходило в кровати, не всегда можно было различить, а когда оно было различимо, не всегда происходило одинаково. Иногда сгорбившийся Уиллард придвигался к Хэтти и взбирался на нее. Иногда же он начинал прижимать ее к себе, когда оба они лежали на боку.

Поначалу Вики думала, что Уиллард, быть может, собирается раздавить Хэтти и убить ее, но Хэтти, вместо того чтобы умирать, вертелась вместе с Уиллардом. Они обнимались. Так это и продолжалось. Вики решила, что, если бы миссис Дорсетт не хотелось того, что он делает, она бы сумела остановить его. Во всяком случае, Вики понимала, что пытаться помочь миссис Дорсетт наверняка неуместно.

Обычно лица мистера и миссис Дорсетт прятались во тьме, но иногда комната бывала достаточно освещена и Вики могла разглядеть их лица — напряженные, искаженные, деформированные, неузнаваемые. Оглядываясь с высоты своего жизненного опыта, Вики так и не смогла сказать, отражалось ли на их лицах выражение экстаза или какого-то болезненного несчастья.

Вики часто чувствовала, что подсматривать нехорошо, однако она оставила терзания по этому поводу, сообразив, что, смотрит она или не смотрит, слышать их она будет в любом случае. К тому же ее разбирало любопытство. Было и еще кое-что другое: у Вики складывалось впечатление, что на самом деле Хэтти Дорсетт хочет, чтобы ее дочь видела это. Например, Хэтти частенько отбрасывала простыни в сторону — словно для того, чтобы продемонстрировать происходящее.

Марсия боялась за безопасность матери.

Мэри жаловалась, что ей не дают покоя.

Ванесса была возмущена лживостью родителей, демонстрировавших в присутствии дочери сексуальность, которую они якобы осуждали.

Наблюдало за этим сексуальным представлением в родительской спальне и еще одно «я» по имени Рути, проявившееся в ходе анализа, когда происходил процесс восстановления первичной сцены. Это была совсем маленькая девочка, видимо трех с половиной лет, и она не могла сообщить дату своего появления в жизни Сивиллы. Но из всех молчаливых свидетелей родительской сексуальной жизни именно Рути была наиболее возмущена. Действуя в согласии с Сивиллой, которая в то время пребывала в том же возрасте, что и она, Рути с нескрываемым возмущением выступала против родителей.