Флора Шрайбер - Сивилла

Охваченная сильными эмоциями, Сивилла вдруг обнаружила, что движется вперед. Поначалу это были один-два медленных шажка, за которыми последовали другие, более быстрые шаги в направлении цветочных венков над опущенным гробом. Она оказалась возле могилы. Тело ее готово было прыгнуть туда и навсегда воссоединиться с бабушкой.

И тогда чья-то рука быстрым резким движением ухватила ее за плечо. Эта сдерживающая рука тащила ее, оттаскивала от могилы, от ее бабушки.

Ветер взвыл. Небо потемнело. Все исчезло.

Эта рука с непреодолимой силой продолжала тащить Сивиллу. Она мощно вдавливалась в ее плоть. Плечо ее болело, и боль усиливалась от этого резкого грубого движения.

Сивилла повернулась, чтобы посмотреть, кто же насильно разлучает ее с бабушкой. Может быть, дядя Роджер или ее отец? Их здесь не было.

Не было и могилы. Не было цветочных венков. Не было ветра. Не было неба. Папы и мамы, дяди Роджера и тети Хэтти, тети Клары и богатого старика, за которого она вышла замуж, священника — всех этих людей не было.

Вместо могилы перед ней стоял какой-то стол. Венки цветов превратились в классные доски. Вместо неба здесь был потолок. Вместо священника — учительница.

Учительница, высокая и худая, говорила быстро, короткими нервными фразами. Это не была учительница Сивиллы. Мисс Торстон, ее учительница, говорила медленно, взвешенно и была плотной женщиной среднего роста. Третий класс вела мисс Торстон. Здесь должна была находиться мисс Торстон, а была — мисс Хендерсон. Сивилла знала, что мисс Хендерсон ведет пятый класс.

Что же случилось? Это был не сон. Помещение казалось самым обычным классом в школе, в которую Сивилла ходила после детского сада, и выглядело совершенно нормально, но только это была не ее классная комната. Окна этой комнаты выходили на восток, а не на запад, как в комнате третьего класса. Она знала все комнаты в школьном здании, и эта наверняка была комнатой пятого класса.

Каким-то образом Сивилла попала в комнату для пятиклассников. Она сделала что-то неправильное, что-то ужасное. Ей нужно выйти, вернуться в третий класс, куда ей положено ходить и где мисс Торстон, наверное, заметила ее отсутствие. Придется извиниться перед мисс Хендерсон за то, что она попала сюда, и перед мисс Торстон за то, что ее не было там. Но как все это объяснить?

Потом она начала замечать и других детей. Через проход сидела Бетси Буш. Впереди нее Генри фон Хофман, тут же были Стенли, Стюарт, Джим и Кэролайн Шульц, да и вообще все остальные. Ну, значит, здесь весь третий класс, подумала Сивилла.

С большинством этих детей она ходила в детский сад и хорошо знала их всех. Это были те же самые дети, но они были не такими, как тогда, когда она видела их в последний раз. Одеты не так, как в третьем классе, и выглядели крупнее, чем тогда, когда она ушла на похороны бабушки. Как это могло случиться? Как все дети могли мгновенно вырасти?

Бетси Буш, как всегда спокойная и уверенная, тянула руку, чтобы ответить на вопрос учительницы. Она вела себя так, будто не происходило ничего особенного. Да и все остальные дети тоже. Никому из них, судя по всему, и в голову не приходило, что что-то здесь не так. Зачем бы Бетси отвечать на какие-то вопросы, если мисс Хендерсон — не их учительница?

Взгляд Сивиллы упал на страницу лежавшей перед ней раскрытой тетради. Она решила сосредоточиться на этой странице и забыть про всю эту чепуху. Но сделать этого ей не удалось, потому что на странице была какая-то бессмыслица и в нынешнем ее настроении тетрадь вызвала еще больше страха. Там было множество записей, но она их не делала. Там была выполненная домашняя работа, которую Сивилла не делала, но она заметила, что работа оценена на «отлично». Чем больше она принуждала себя не придавать всему этому значения, тем больше пугалась.

Она изо всех сил старалась закрыть глаза на чужую учительницу, на классную комнату, окна которой выходили не туда, куда надо, на детей, выросших сверх нормального размера и одетых в странную одежду, которой они никогда прежде не носили. Ничего не получалось.

Сивилла почувствовала странное желание исследовать себя. Неужели и у нее «другая» одежда? Не стала ли и она больше? Глаза ее опустились на собственное платье. Оно было из желтого муслина с зеленой и фиолетовой отделкой, столь же незнакомое, как и одежда на других детях. У Сивиллы такого не было, она не помнила, чтобы мать покупала его. Она не носила его раньше и не надевала сегодня с утра. На ней было платье, которое ей не принадлежало, и она сидела в классной комнате, в которой не должна была сидеть.