Флора Шрайбер - Сивилла

Так или иначе, с середины августа до середины октября 1959 года у Сивиллы была работа, о которой позаботилась Ванесса. Однако когда работа начала мешать занятиям, которые стали более интенсивными, Сивилла с одобрения доктора Уилбур оставила ее. Из всех «я» одна лишь Ванесса не могла смириться с отказом от работы, которая обеспечивала новую одежду и смывала чувство вины и лицемерие прошлого. Для Ванессы два месяца, проведенные в прачечной, означали очищение.

Между тем Марсия знала лучший способ решения проблем, чем прачечная. Она хотела обратить в наличные свои таланты. «Я могла бы сделать так много, — размышляла она по пути к почтовому ящику, — если бы только все они не мешали мне».

С волнением она сунула ключ в замочную скважину. В данный момент два ее произведения ожидали одобрения мира. Одним из них была эстрадная песенка «Праздник для двоих», и музыка, и слова которой принадлежали Марсии. Обнаружив экземпляр этого произведения в комоде, Сивилла была разочарована. «Что скажут люди, — вопрошала она, — если я вдруг умру и в моих вещах обнаружат подобные детские глупости?» Сивилла, конечно, была против того, чтобы посылать песню издателю. Такой уж была Сивилла. Она терпела поражение, еще ничего не предприняв. Марсия отослала песню, не обращая внимания на Сивиллу.

Придет ли сегодня ответ? Если песню приобретут, Марсия сможет купить себе какие угодно краски и ей не нужно будет тратить деньги Сивиллы.

Статья для журнала «Родители» была отослана уже три недели назад. Пора бы получить ответ. Статья была озаглавлена: «Может ли мать представлять собой опасность?» Ключевые фразы из статьи запечатлелись в памяти: «Эта мать была амбивалентна. Такого рода постоянно непостоянная любовь опасна для доверчивого ребенка. Может ли любящая мать стать потенциальной причиной детского невроза? Психологи и психиатры утверждают, что это возможно».

Никаких новостей по поводу статьи или песни не было. Зато пришло письмо из книжного клуба, в котором состояла Марсия. «Если вы запишете в клуб кого-нибудь из своих друзей, — говорилось в письме, — то получите бесплатно четыре книги». Марсия решила записать свою подругу, Сивиллу И. Дорсетт.

Ее подруга возражала против того, чтобы Марсия использовала в переписке собственное имя, но Марсия настояла на своем, сообщив Сивилле через доктора Уилбур, что в настоящее время она получает больше почты, чем Сивилла. Марсия победила. Теперь на ящике кроме имен Дорсетт и Ривз красовалось: «Марсия Болдуин». «Что ж, — подумала Марсия, — я одержала маленькую победу».

Поднимаясь по лестнице в квартиру, Марсия печально размышляла о своем положении. Она была той, которая выходила на передний план, когда Сивилла одновременно чувствовала скрытый гнев и ощущала себя отверженной; той, которая брала на себя эти чувства, невыносимые для Сивиллы. «Марсия, — говорила Вики, — ощущает то же, что Сивилла, только сильнее».

«Неудивительно, — размышляла Марсия, — ведь я так близка Сивилле, что, когда она спит, я не в состоянии открыть глаза. Но я желаю быть кем-то, быть признанной личностью. Если у меня примут песню и статью, я потребую, чтобы их опубликовали под моим именем. И слава и деньги должны принадлежать мне.

То же самое и с живописью. Мой стиль настолько индивидуален, что мои работы никак не перепутаешь с работами других. И я умнее большинства из них — за исключением, быть может, Вики и Ванессы.

Само мое существование призрачно, — думала Марсия, открывая дверь в квартиру. — Когда Сивилла счастлива, она не нуждается во мне да и ни в ком из нас».

Оказавшись в квартире, Марсия почувствовала, что Тедди с ней неуютно. Марсия понимала, что Тедди боится ее депрессий и суицидальных импульсов.

Марсия направилась к своему мольберту и начала работать, используя характерное для нее разнообразие красок. Неожиданно она отошла от мольберта, подумав: «У меня есть все — и ничего; так много таланта — и столь хрупкое существование».

Как отмечала доктор Уилбур, в Марсии наблюдалось кажущееся противоречие: с одной стороны, высокий уровень продуктивности, с другой — высокий уровень деструктивности. За фасадом жизнерадостности и творческого начала таилась темная сторона, связанная с огромной потребностью в любящей матери и столь же огромным желанием ретроспективно убить ту мать, которая была у нее на самом деле. Существование Марсии проистекало из желания гибели матери, выраженного давным-давно, когда Марсия захотела, чтобы маленький ящичек стал большим. Но это пожелание смерти чередовалось в Марсии с пожеланием смерти собственной. Когда Сивилла стояла на берегу Гудзона, готовая прыгнуть в него, движущей внутренней силой была именно Марсия.