Ирина Богатырева - Товарищ Анна (повесть, рассказы)

Мы отдыхали первый раз через несколько километров после деревни, пили из Чулышмана, черпая волну кружкой, и этот невеселый отдых был похож на тризну по нашему личному, первобытному раю.

Пара серых журавлей-красавок с курлыканьем сопровождала нас, и, когда мы остановились, они тоже сели в отдалении, чуть ниже по течению, ходили и поклевывали что-то в прибрежном иле. Поднимая голову, косили на нас своими добрыми мудрыми глазами. Словно бы все понимали.

— Дойдем до Телецкого к вечеру?

— Наверное, дойдем.

Так говорили мы теперь, и тень двух других запойных деревень маячила перед нами в перспективе пути. Нам не было страшно, только странно и смутно. Я пыталась развеселить Славку, фантазируя, как спустимся мы к Телецкому ночью, и звезды будут мерцать над ним, отражаясь в загадочной черной воде, а мы разденемся и станем купаться в нем голышом, черпая холодную звездную рябь… Но все было неправдой, мы оба чувствовали это. Рай был вчера и спокойствие, тихое неведение было вчера. А на сегодня нам оставались только километры пути.

— А что, может, будет кого, так постопим? — попыталась я предложить на худой конец.

— Пошли, — сказал на это строгий мой Славик.

Мы взвалили рюкзаки и двинулись. Мы тогда еще не знали, что такое пятьдесят километров за день пешком.

— До школы идет?

— Идет, бабуль, идет! Садись уже. Каждый день ездишь, одно и то же спрашиваешь.

— Каждый день? А я не помню…

Занимая весь проход, она идет от водителя и грузно садится рядом со мной. Улыбается удивленно:

— Каждый день, говорит, а я не помню. — Голос и говор у нее детский, все смягчающий. — Стихи в сорок втором учила — все помню. Я в сорок втором четыре класса кончила. Так любила все: и счет, и чтение, и русский язык! У меня пятерки за сочинения были, сама все сочиняла. А потом пахать пошла, — улыбается. Взглядываю на нее быстро, со страданием: день жаркий, ни слушать, ни говорить сил нет. А она замечает и подхватывает снова: — В двенадцать лет на лошади сама пахала. Мужиков забрали всех, так вот…

Двери схлопнулись, отрезая нас от воздуха. Трогаемся. Она трижды мелко крестится:

— Чтобы легко доехали.

Ехать ей — минут пятнадцать. Автобус наполняется моторным жаром, людским духом, тяжело выезжает со станции на дорогу.

— Цен не помню. Домов… А стихи в сорок втором учила — до сих пор наизусть помню. Вот это: «Мороз и солнце, день чудесный…» — и далее, без интонаций, став вдруг лицом серьезной, читает.

Что там — маршруты, дома и цены. В ней живы детство, война и Пушкин. Автобус поворачивает, и заходящее неистовое солнце принимается меня есть. Но по спине идет холодок.

– …И посетим поля пустые, леса, недавно столь густые, и берег, милый для меня…