Кристин Валла - Мускат

— Звук беды, — произнес он негромко и пошел в сторону пляжа.

На шлюпке к берегу в одиночку плыл турист, отчаянно налегая на весла, которые поскрипывали в уключинах в такт его движениям. Когда шлюпка подошла близко к берегу, он спрыгнул в воду и пустился вплавь, борясь с приливом и силой тяжести, с болтающимся на волнах плавником и обрывками рыбацких сетей. Оставляя за собой сплошную мокрую дорожку, он, тяжело дыша и с трудом волоча ноги, дотащился до шатких столиков ресторана. Руки у него тряслись, взгляд безумно метался.

— Вызовите врача! — выдохнул он.

Сначала он сказал это по-датски, затем повторил то же самое по-английски. Присутствующие, как зачарованные, воззрились на незнакомца, который стоял согнувшись и уперев руки себе в колени, как футбольный вратарь, пропустивший все мячи. Эрнст Рейзер ждал, воткнув задубелый палец в диск телефонного аппарата.

— Врач в борделе. «Скорая» сейчас будет, — сообщил он наконец.

Бьянка Лизарди подняла одну бровь, пытаясь представить себе доктора на простынях у Дивины Фасиль.

— А что у вас там произошло? — спросил Хенрик Бранден бледного туриста.

— Он плыл, а потом вдруг гляжу, он уже мертвый.

Клара Йоргенсен поднялась со стула. Книга выскользнула из ее рук на холодный каменный пол. Перед домом на ярко-красном песке брюхом кверху лежал рыбацкий улов. Где-то выла от голода бродячая собака. Клара Йоргенсен увидела подплывающую рыбацкую лодку. Поперек скамеек была уложена дверь, а на двери лежал человек. Клара Йоргенсен узнала эту дверь. Она видела, как на ней спал комиссар, когда ездила с ними на ближние островки. Комиссар ездил туда на рыбалку, иногда оставался там ночевать, дверь защищала комиссара от муравьев и других насекомых. Сегодня на нее положили покойника. Два человека склонились над лежащим телом. Один был комиссар, другой — Уильям Пенн. Сменяя друг друга, они пытались вдохнуть в мертвеца жизнь.

Уильям Пенн не оглянулся, когда она, ступая по воде, подошла к лодке. Опустившись на колени, он склонялся над безжизненным телом. Это был молодой человек в лиловых плавках. Похожий синюшный оттенок приобрела уже и его кожа, мускулы лица расслабились, глаза неподвижно застыли. Под полуприкрытыми веками виднелись только огромные расширенные зрачки, как будто глаза были выковыряны из глазниц. Капитан прижимался губами ко рту молодого человека и вдувал в него воздух; в уголках рта лежащего пузырилась белая пена с мясными крошками. Комиссар грубой тряпкой вытирал лицо утопленника. С пляжа к лодке подходили по воде люди и, перевесившись через бортовые поручни, замирали вокруг в неподвижности, как статисты-манекены. Уильям Пенн тихонько выругался, слово по-испански, слово по-норвежски, снова приник ртом к губам лежащего и снова стал дуть. Из желудка молодого человека поднялась желто-зеленая кислота, и капитан с перекошенным лицом отвернулся, его вырвало. Торопливо утерев рукой рот, он возобновил попытки. Вытерев пену, выступившую на губах парнишки, нагнулся навстречу запаху пива и перебродивших дрожжей, мяса и соли. Никто не помнил, как долго это продолжалось. Никто не удосужился заметить время по часам, и никто не хотел уходить. Но на один краткий миг Клара Йоргенсен подняла голову и, посмотрев мимо спящих рыбацких лодок в сторону заходящего солнца, которое прорезало на горизонте кроваво-красную полосу, увидела тени на песке, мигающий на последнем издыхании уличный фонарь. «Вот как это бывает, — подумала Клара Йоргенсен, — когда Господь забирает живую человеческую душу».

Подошли два санитара из машины «скорой помощи» и накрыли лицо парнишки простыней. Они положили его на носилки, сунули в карман его паспорт и увезли. Парень был норвежец, ему было двадцать пять лет. Он приехал в отпуск со своей невестой. Девушка стояла и плакала, уткнувшись лбом в ствол корявого дерева. Она осталась одна, хотя пока что, наверное, сама этого еще не успела осознать. Подошедший инспектор полиции попытался с нею заговорить, но она только отворачивала лицо и плакала. На набережной группками стояли туристы, втянув головы в плечи, как будто попали под дождь. Тьма давно уже поглотила все оттенки окружающего пейзажа, и только фонарь над рестораном отбрасывал свет на каменную плиту у порога. Эрнст Рейзер, скрестив на груди руки, стоял в дверях, созерцая происходящее.

Уильям Пенн так и остался сидеть на песке с поджатыми под себя ногами, глядя куда-то за горизонт. Руки его лежали на коленях, но грудь вздымалась и опускалась так, словно ему с трудом давался каждый вдох. Временами из углов рта вытекала желтая струйка, и он поднимал руку, чтобы отереть ее ладонью, и, наклонив голову, сплевывал, а затем вновь устремлял взгляд за горизонт. Глаза его сузились, как будто пытались проникнуть в тонкую щель между небом и морем. Каждый день он выходил под парусом в море и плавал там на своей яхте, он любил это плавание, но понимал, что отныне никогда не сможет уже забыть вкус полупереваренной пищи. Никогда больше он не сможет отведать в прибрежном ресторанчике жареного мяса, не ощутив при этом вкуса смерти. Он нажил незаживающий порез, через который ужас еще долго будет проникать своими длинными когтями до самых глубин его существа.