Михаил Веллер - Рассказы

Пятнадцатирублевую надбавку за стаж отметили покупкой «Вымпела», а когда его повысили в начальники отдела, вся родня сложилась и выставила золотую «Омегу», полагая, что уж ее-то Мамрин потерять посовестится… или хоть пожалеет.

Эту «Омегу», которая окольцевала ему словно не запястье, а горло, он прямо возненавидел, и однажды утром, когда долго и честно не сумел найти ее нигде, вздохнул с облегчением.

Пробовались и карманные часы, на цепочке, но судьба не дремала: рвался карманчик, распаивалась цепочка, отлетала пуговица, крошились стекло и начинка о стальной поручень, жаля нежное подбрюшье в автобусной прессовке.

Но вне зависимости от марки и цены часов, он в четверть шестого вставал из-за стола, толкался в магазине, трясся домой, обедал, помогал жене по хозяйству, смотрел телевизор и в одиннадцать раскладывал диван-кровать, листая перед сном «Иностранку» или «Советский экран». А без десяти семь давил будильник, жужжал бритвой, кусал бутерброд, хватал портфель и скакал через колдобины на троллейбус.

И вся-то наша жизнь есть борьба, как справедливо пелось в песне, и начинается эта борьба с посадки в транспорт.

Городской транспорт в час пик – о! да… ы-ыхх! ристалище крепкобоких горожан, арена борьбы за право на труд вовремя, уж мы пойдем ломить стеною. Упрессованное месиво, оснащенное поверху, как тесная кастрюля накипью фрикаделек, слоем лиц: мрачных, серых, невыспавшихся, замкнутых, взор еще внутри, еще досыпает под скобленой щетиной или беглым гримом, – стылый свинец застарелой усталости, преодолеваемой механической инерцией маховика, яремной запряжкой воли: клюющие носы, тяжелые веки, сжатые губы, ноль улыбок, минус оживление, – несвежий полуфабрикат рабочей силы, дохлый концентрат трудящихся масс, угрюмые шаркающие толпы безмолвно всасываются в проходные и подъезды под темной моросью: «Слава труду!». И будешь добывать хлеб свой в поте лица своего, – какова добыча, таково и лицо.

А часы: тик-так! как крохотный снайпер отстреливает тонкие подвески люстры, без промаха и осечки: отстрелит последнюю – и гаси свет.

Мамрин отработал способ посадки: троллейбус еще скользит – шаг вперед к самой бровке и маневр вбок-вбок, выгадывая дверцу. Удалось – локтями прикрыть печень и ребра, и тебя вносит. Нет – выбрасывая вперед портфель, его заклинит телами, и за ручку втя-агивайся на буксире внутрь. Ручка была пришита медной проволокой.

Умело вбившись с первой попытки, он повоевал внизу ногой, распихивая пятачок для опоры, удвинул нос от мокрого пальто переднего и расслабился. Троллейбус ревматически поскрипел, крякнул, дрыгнул расхлябанными створками и заныл, накручивая ход.

Тужась короткими перебежками, снося стенобитный штурм на остановках, достигли они Невы и поползли на мост Строителей. Меж плеч и боков ехала пред Мамриным тонкая женская кисть, с колдуньими кровавыми когтями, с царственным узким запястьем, и на запястье том, на двойном шнурке, блестела золоченая срезанная горошина. Мамрин сощурился, читая ее марку, и – насторожился положением стрелок… Их желтые усики растопырились на восемнадцать минут девятого.

Минувший отрезок занимал обычно десять минут. Не смогли же они тащиться двадцать… двадцать две?.. Мамрин выдернул к телу собственную руку, как пробку из бутылки, повихлял запястьем, елозя обшлагом о спинку соседа и помогая себе носом, и до предела скосил глаз. Его красавица-дешевка «Ракета» утверждала восемь тринадцать!

Настроение удачного, рассчитанного утра испортилось. Понедельник этот вдобавок выпал первым числом месяца, а «Ракета» куплена в пятницу. Собравшись к новой жизни, он встал раньше, надел на совещание новую сорочку: хотел явиться с запасом…

У Биржи троллейбус вулканически изверг студентов и офицеров, прочие пытались удержаться, хватаясь за любые выступы: Мамрин вспотел. В молодости, на каратэ, тренер, опаздывая, гнал сокращенную разминку «зеленых беретов»: один лежит крестом мордой в пол, а второй топчется по нему, давя весом на мышцы и суставы: пять минут – и кимоно мокрое. Утренний вояж не хуже, чего там зарядка: дыхание резче, гретые мышцы гибче, узкий бойцовый проблеск меж век: готов к труду и обороне против действительности.

Скатился транспорт с дуги Дворцового моста, сбросил очередной десант, освобождая место для вздоха по опозданию и похеренным планам. За текучим стеклом деревья голые вклеились в серую муть, расчеркнутую пополам.

Адмиралтейским шпилем. А под шпилем, в адмиральского золота колпаке, четким военно-морским звоном сыпанули куранты две четверти: половина девятого.