Марек Лавринович - Солнце для всех

— И что же ты делал?

— Перебивался по-всякому. Был культработником в санатории, заведовал пунктом проката байдарок. Разносил молоко. Работал в вокзальной кассе. Женился.

— Где живете?

— Снимаем на Сталевой. Дешево. Район такой, что без «калаша» на улицу не выйдешь. Но меня не трогают. Знают: поэт — Божий человек.

— Пишешь?

— Редко. Я поэт по воскресеньям, как говорится. Порой что-то даже публикуют. Приятно, но не больше. А ты как? Женился?

— Пять лет назад. Аня работает на телевидении.

— Надо же, на телевидении. Ну, если не стыдишься, приходи к нам с женой в субботу. Выпьем, вспомним старые добрые времена… Зайдешь?

— А почему бы и нет?

— Приходи в шесть. Я встречу вас на остановке, чтобы вас не убили по дороге.

— Мы будем на машине.

— О, на машине! Какая марка?

— «Ауди».

— Вы только посмотрите — «ауди»! Какого цвета?

— Красного.

— Предупрежу соседей, чтобы случайно не подожгли. Ну, тогда до субботы, Юрек. Пока.

В субботу, ровно в шесть, красная «ауди» подъехала к обветшалому дому на Сталевой. В окна выглядывали жильцы, которых за один только внешний вид следовало бы посадить в тюрьму. Какое-то время они изучали автомобиль и высадившихся из него Помяновича и его элегантную жену, а потом, словно по команде, исчезли, Супруги Помяновичи миновали темные, низкие ворота, прошли двор и оказались на лестничной клетке флигеля. Деревянная лестница от каждого шага страшно скрипела, иногда даже угрожающе шаталась, словно вот-вот собиралась рухнуть. На лестничной клетке воняло котами, затхлой мочой и пылью, которая лежала здесь десятилетиями.

На полпути Помяновичи поссорились. Она хотела тотчас же вернуться к машине, он настаивал, что если уж приехали, то надо дойти до места назначения. Когда спор достиг апогея, на третьем этаже неожиданно открылась дверь и показался Здебский. Чета Помяновичей с усилием совершила оставшийся путь и оказалась в жилище.

Квартира, арендованная Здебским и его женой Малгосей, состояла из довольно просторных, но сильно запущенных кухни и комнаты. Пол из крашеных досок, почерневшие от старости подоконники, безвкусная мебель. Рядом со старинным туалетным столиком возвышалась стенка из эпохи шестидесятых. Посередине стоял шатающийся стол, который Малгося быстро прикрыла старой скатертью, На кухне громоздились грязные тарелки, на огромном допотопном топчане спал полинявший кот. При малейшем дуновении ветерка от штор непонятного цвета поднималась пыль.

На привыкшую к элегантности супругу Помяновича квартира произвела удручающее впечатление. Сам Помянович тоже помрачнел, сел за стол и уставился на скатерть. Здебского не беспокоило молчание гостей. Он открыл дверцу стенки и достал бутылку водки, а его супруга в то же мгновение внесла в комнату миску с сосисками в томатном соусе. Все это так поразило пани Помянович, что ей ужасно эахотелось чудом оказаться где-нибудь в другом месте, хоть на Северном полюсе.

Но чуда не произошло. Здебский налил водки в подозрительно большие рюмки и воскликнул:

— До дна, дорогие мои! За «Трансатлантик»!

И вдруг заместитель главного редактора национальной ежедневной газеты забыл о своем статусе и вновь почувствовал себя Юреком Помяновичем, молодым, бодрым и полным надежд. Он поднял рюмку, изо всех сил чокнулся с поэтом и радостно влил в себя содержимое. И поэт, и его супруга последовали примеру, только пани ведущая положила руку на налитую до краев рюмку и тоном, не допускающим возражений, сказала:

— Я за рулем.

Этого было достаточно, чтобы Здебский оставил ее в покое.

То был самый ужасный вечер за всю богатую впечатлениями жизнь Анны Помянович. Ее муж, которого она считала человеком солидным и культурным, ни с того ни с сего стал пить водку стаканами, брататься с какими-то подозрительными людьми и даже (так ей показалось) оказывать знаки внимания пани Здебской, которая была очень хороша собой, несмотря на скромную одежду и переполнявшую ее печаль. Около двух ночи заместитель главного редактора отворил окно и крикнул в темноту, окутавшую Сталевую улицу:

— Да здравствует поэзия!!!

Анна начала осматриваться в поисках места, куда могла бы спрятаться на случай скандала. Однако — чудо! — возглас редактора остался без эха. Это подзадорило Помяновича. Он изрядно высунулся из окна и хриплым тенорком затянул: