Татьяна де Ронэ - Дом, в котором меня любили

— Это для вас, мадам! — произнес он торжественно.

Когда он шел ко мне, я обратила внимание на его необычную походку: он подволакивал негнущуюся правую ногу, что напоминало неловкие движения странного танцора.

— К вашим услугам, со смиренной и преданной благодарностью, — сказал Жильбер.

После чего он снял свою шляпу, обнаружив копну вьющихся волос, и поклонился до земли, словно я была сама императрица. Это случилось пять или шесть лет тому назад. В последнее время он единственный, с кем я разговариваю.

Сейчас я живу в одиночестве и в постоянной борьбе и с удивлением замечаю, что справляюсь с возникающими трудностями. В бытность вашей супругой, а потом вашей вдовой я, дама из предместья Сен-Жермен, с горничной и кухаркой, проживающими в доме, была, конечно, избалована. Тем не менее мне удается совладать с моим новым, более суровым образом жизни. Возможно, я этого ожидала. Я не боюсь неудобств, холода и грязи.

Единственное, чего я опасаюсь, — это что не сумею сказать то, что должна вам открыть. Потому что уже пора. Когда вы умирали, я не могла говорить, не могла выразить свою любовь и открыть свои тайны. Мне мешала ваша болезнь. На протяжении ряда лет вы превращались в немощного старика. В самом конце вы стали нетерпеливы. Вы не хотели меня слушать. Вы жили уже в другом мире. Иногда к вам возвращалась полная ясность сознания, обычно это случалось по утрам, и тогда вы становились прежним Арманом, тем, кто был мне так нужен и кого я страстно желала вновь обрести. Но эти периоды длились недолго. В ваших мыслях вновь наступала невообразимая путаница, и вы вновь ускользали от меня. Но это не важно, Арман. Я знаю, что теперь вы меня слушаете.

Жильбер греется у эмалированной плиты. Он отвлекает меня рассказом о разрушениях в нашем квартале. На нашей улице пала прекрасная гостиница «Бельфор». Он сказал, что от нее ничего не осталось. Он все видел своими глазами. Много времени не потребовалось. Толпа рабочих с заступами. Я слушала его, замерев от ужаса. Мадам Паккар уехала из Парижа к дочери в город Санс. Она уже никогда не вернется. Она уехала этой осенью, когда мы поняли, что надеяться больше не на что. Жильбер продолжает рассказ. Теперь улица Хильдеберта пуста, объясняет он. Все разъехались. Сейчас это обледенелая призрачная зона. Не могу представить себе такой нашу маленькую оживленную улицу. Я сообщила Жильберу, что впервые вошла в этот дом почти сорок лет тому назад, чтобы купить цветы у мадам Колевийе. Мне было тогда девятнадцать лет. Он заинтересовался и захотел узнать больше.

Помнится, был весенний майский день. Лучезарное золотистое утро, полное надежды. Матери вдруг захотелось ландышей. Она отправила меня на улицу Хильдеберта к цветочнице, потому что терпеть не могла вялые белые бубенчики в корзинках рыночных торговок.

Мне всегда очень нравились маленькие тенистые улочки возле церкви. Мне нравился их покой, чуждый шумной сутолоке площади Гозлен, где я жила. Мы с братом часто прогуливались в этом квартале, расположенном всего в нескольких шагах от нас. Здесь не было оживленного движения, редко можно было увидеть какой-нибудь экипаж. Люди стояли в очереди к фонтану Эрфюр, они вежливо здоровались друг с другом. Дети весело играли под присмотром нянек. Лавочники, стоя в дверях, вели бесконечные разговоры. Иногда священник в черной сутане, с Библией под мышкой, поспешно направлялся к соседней церкви. Летом, когда двери церкви открыты, на улице слышалось пение и чтение молитв.

Я вошла в цветочную лавку и увидела, что там уже кто-то есть. Это был молодой мужчина благородной внешности — высокий и крепкий, с красивым лицом и темными волосами. На нем был синий редингот. Он тоже покупал ландыши. Я ждала своей очереди. И вдруг он протянул мне стебелек с одним колокольчиком. Его черные глаза смотрели на меня слегка смущенно.

Мои щеки зарделись. Да, я была застенчивой особой. В возрасте четырнадцати-пятнадцати лет я поняла, что мужчины ко мне неравнодушны, их взгляд задерживается на мне дольше, чем обычно. Сначала мне это досаждало. Хотелось скрестить руки на груди, надвинуть чепец. Потом я поняла, что так происходит со всеми девушками, когда они взрослеют. Один молодой человек, которого мы с матерью встречали на рынке, влюбился в меня. Этот неуклюжий увалень с красным лицом мне совсем не нравился. Мать развлекалась тем, что поддразнивала меня на его счет. Она была весьма словоохотлива, а я нередко укрывалась от этого типа за ее внушительной фигурой.