Юрий Любопытнов - Мурманский сундук

Может быть, память о гиблом месте сильно засела в душах людей, может, были другие причины, но несколько веков, вплоть до царствования Иоанна Грозного, никаких упоминаний в летописях и монастырских записях об этом крае нет. Если и оставалось в окрестностях жильё, то оно обветшало, разрушилось, народ рассеялся, потянувшись от чёрного озера в другие грады и веси ближе к цивилизованному миру, а это место оставили для волков, лисиц и медведей, и скоро ничего не напоминало в заросшем дремучем лесу, в озёрах и болотах, что звенели здесь топоры, детские голоса, что пахали и сеяли, строили и жили.

При Грозном царе вблизи этих мест возникло несколько деревенек, а после раскола в топкие болота и непроходимые леса потянулись еретики российские, сподвижники протопопа Аввакума, гонимые за веру, пытавшиеся лесах, в выстроенных скитах сохранять богослужение предков своих…

Заглушив мотор недалеко от воды, Николай вышел из машины. Озёрная гладь была завешана туманом. Он вис над озером серо-синим одеялом, и лучи солнца тонули в нём. На берегу седая дымка понемногу рассеивалась, и Николай, не дожидаясь, когда она вовсе схлынет, сразу приступил к делу, ради которого и приехал. Он выбрал место и установил свой походный мольберт.

Впервые Николай попал сюда на второй год по приезде в деревню. В поисках интересных мест для этюдов вспомнил про заклятое озеро и пешком направился к нему. Оно с первого взгляда привлекло его своей таинственностью из-за своеобразного инопланетного ландшафта. Цветы и травы были в основном такие же, как и росшие в окрестностях, но были крупнее и ярче, и была в них не томность, не акварельность луговых и лесных, а казалось, кипучая яростная сила так и брызжет с каждого соцветия. Они бросали своей пронзительной яркой агрессивностью вызов каждому, кто видел их. Здесь же, рядом со скалами он обнаружил незнакомых для себя представителей флоры, которых не нашёл ни в одном ботаническом справочнике. Растения были похожи на лилии, только были крупнее, а белые лепестки переходили к основанию в жгуче пурпурно-красный цвет. Тычинки были чёрными и оканчивались множеством маленьких ленточек, на которых собиралась кроваво-красная пыльца. На ночь они скрывались под водой, а с появлением солнца всплывали и медленно раскрывались, являя взору изумительной чистоты краски, вверху ледяно-снежные, а снизу горевшие неистребимым огнём. На них он заработал приличную сумму денег и уже тогда решил исследовать озеро в поисках ещё чего-нибудь интересного.

Солнце поднялось высоко, когда он закончил писать. Взглянув на часы и решив, что времени у него вполне достаточно, Николай захотел сделать ещё один этюд, но уже не цветов, а скалистой гряды, врезавшейся клином в тусклую гладь водоема. Его всегда привлекала эта каменная круча, рассекавшая холодные и глубокие воды, возвышаясь к своему окончанию. Чтоб добраться до неё, надо было на лодке обогнуть небольшой мыс и высадиться на прибрежные камни под скалами.

Николай стянул с багажника на крыше салона и спустил на воду старую польскую надувную лодку, с которой не расставался много лет, положил в неё принадлежности для рисования, бинокль, свёрток с едой и взялся за вёсла. Он обогнул мыс и приблизился к плоским камням, сплошь и рядом разбросанным по мелководью перед берегом, состоявшим из отдельных утёсов. Вытащив лодку на камни, огляделся. Место было достойно кисти художника. Камни были плоскими, как блины и такими же круглыми, отшлифованными водой до зеркального блеска. Они лежали на воде, как ступеньки и манили к отвесным скалам. Повинуясь неуёмной жажде увидеть не увиденное, Николай, решив, что у него ещё будет время написать прибрежные утёсы, взяв бинокль, двинулся по камням-блинам к берегу из нагромождённых камней, величиной с деревенский дом.

Когда-то, рассказывали старики, то ли в тридцатые годы, то ли сразу после Великой Отечественной войны, скалы взялись подорвать, чтобы использовать гранит для строительства московского метрополитена, но порода оказалась такой крепкой и прочной да и при взрывах погибло много людей, притом при весьма странных обстоятельствах, что от этой затеи отказались. К тому же из Москвы пришло предупреждение после посещения озера комиссией, что место это уникальное, реликтовое и взято под охрану как природный заповедник. Правда, это не помешало через некоторое время окружить озеро колючей проволокой и запретить там кому-либо появляться. Заповедную зону превратили в испытательный секретный военный полигон. Поставили предупреждающие знаки. В небе стали курсировать вертолёты. Иногда грибники, забредшие в поисках боровиков, натыкались на солдат, приказывающих незадачливым путникам вернуться обратно. Но несколько лет назад колючую проволоку где сняли, где она сама изржавела, обветшала, и прежде недоступные места стали открыты взору любого, кто забредал сюда. Однако здешние жители озеро продолжали обходить, то ли из-за того, что оно пользовалось дурной славой, то ли житейские заботы не давали места праздности — попусту посещать водоем.