Юрий Поляков - Гипсовый трубач

— Странная у него кличка! — сказал Кокотов, когда Маргарита Ефимовна с псом вернулась в машину.

— О, Дима был великий выдумщик!

— А ваш босс не обиделся?

— Какой босс? На что?

— Ну, настоящий мистер Шмакс, который давал деньги на фильм…

— Ах, вот оно что! — грустно улыбнулась вдова. — Вы ведь так ничего и не знаете… Никакого босса не было. Это шутка!

— И деньги на кино — тоже шутка?

— И деньги тоже…

— Хм! — возмутилась Валюшкина, привыкшая всерьез относиться к деньгам.

— Андрей Львович, вы только не сердитесь, послушайте!

Вникая в слова Маргариты Ефимовны, Кокотов испытывал странное чувство, словно бы на его глазах разобрали по камешку какую-нибудь привычную мозаику, вроде «Пылесоса», и сразу из тех же самых кусочков смальты собрали совершенно другое панно, например «Завтрак хлеборобов».

…Не было никакого мистера Шмакса, и никто никакое кино снимать не собирался. Просто Дима Жарынин рос в перенаселенном московском бараке с удобствами во дворе, неподалеку от пакгаузов Казанской железной дороги. Его отец, добрый человек и шофер, поехал на Север за длинным рублем и замерз в рейсе: поделился с кем-то на трассе бензином, да не рассчитал, — самому не хватило до вахтового поселка. Мать, поднимая сына, работала уборщицей в кинотеатре «Радуга».

— Это на Бауманской, — пояснила Маргарита Ефимовна.

— Да, знаю, потом там пивной бар открыли, — со знанием дела добавил Кокотов, учившийся неподалеку, на улице Радио, в пединституте.

— Знаток! — не удержалась Нинка.

…Жили, как и все, в коммунальной тесноте, очередности, неудобстве, зато дружественно, по-семейному. А вот на улице и во дворах царили иные нравы: лютовала Чешихинская шпана, подростки ходили с финками и кастетами, дрались насмерть, бесчинствовали: то ящик концентратов с Микояновского комбината унесут, то в Рубцовом переулке позднего прохожего обчистят, то в Налесном кого-нибудь ножом пырнут. А дальше дорожка известная: милиция, колония, тюрьма. Не желая единственному сыну такой судьбы, мать его ни на шаг не отпускала, после школы брала с собой в кинотеатр. Дима, прилежно сделав уроки, в награду смотрел подряд все фильмы — и детские, и взрослые, в фойе перед сеансами пил лимонад, слушая изгоев городской филармонии:

…и спившихся мхатовцев:

Иногда с творческими самоотчетами заезжали в «Радугу» киноактеры и рассказывали о трудной работе над образом, о счастье перевоплощения, о смешных случаях на съемочной площадке. Они играли поставленными голосами и живо жестикулировали руками, дрожавшими не то от волнения, не то от желания скорее закончить говорильню и проследовать в кабинет директора, где всегда был накрыт для них богатый стол. Актеры и актрисы попадались разные — неведомые, известные и знаменитые, но все они, если речь заходила о каком-то режиссере, буквально благоговели, называли его исключительно по имени-отчеству, величали «мастером» и доверительно сообщали, что главная цель их жизни — сняться в его новой картине. И говорили они это с таким надрывом, с такой слезной надеждой, будто где-то в зале сидел человек, который хорошо знаком с режиссером и непременно, едва погаснет свет, побежит к нему и доложит о страстных мечтах тоскующих исполнителей.

Возможно, именно тогда Дима впервые задумался о будущей профессии. Мать-то, наблюдая, как растет благосостояние буфетчиц, советовала сыну пойти по торговой части. Но куда там! Он настоял на своем, сразу после школы подал документы во ВГИК и, разумеется, провалился. В армии десантник Жарынин носил в военном билете фотографию Бергмана, а за ремнем — пухлый том «Всеобщей истории кино». Кроме того, он организовывал в гарнизонном в клубе праздничные концерты военной самодеятельности и даже поставил водевиль «Давным-давно», сыграв поручика Ржевского. Отслужив, будущий игровод по мудрым советским законам получил право поступить в любой вуз вне конкурса, снова явился во ВГИК и приглянулся крупному режиссеру Бурчуку, набиравшему курс и любившему колоритных выходцев из коренных глубин. Студенческие годы прошли как и у всех вгиковцев: Дима не столько учился, сколько готовил себя к грядущей славе. Однако его дипломная короткометражка «Толпа» произвела фурор, заговорили о том, что у нас наметился свой собственный, советский Феллини. Тогдашний вождь кинематографистов Лев Кулиджанов, посмотрев «Толпу», молвил: «М-да!» Жарынина взяли в штат «Мосфильма», и что уж совсем необыкновенно, предложили самому выбрать сценарий для полнометражного дебюта. Обычно молодежи для начала подсовывали что-нибудь про будни — трудовые или революционные. Дима озаботился и схватился читать Сартра, Пруста, Платонова, Булгакова, Джойса… Но тут в «Новом мире» напечатали рассказ Вадима Тундрякова «Двое в плавнях».