Юрий Поляков - Гипсовый трубач

— Развод по-итальянски, — понимающе кивнул Кокотов.

— Вот именно. Год он разводился и делил имущество. Родители его прокляли, жена при каждой встрече в присутствии адвокатов и журналистов плевала ему в лицо, дети рыдали, просили выбросить из головы эту русскую проститутку и вернуться в семью. Но он был непреклонен и продолжал бракоразводный процесс. Наконец поделили все макаронные фабрики и загородные дома. Он даже смирился с тем, что жена в порядке компенсации за моральный ущерб забрала себе гордость его коллекции — знаменитый перстень Борджиа со специальной выемкой для яда. И вот Джузеппе, свободный, как попутный ветер, прилетел в Москву, разумеется, заранее дав телеграмму с характерной для итальянцев оригинальностью: «Летчю на крильях люпви! Твоя Джузепчик». Ветка мне показывала! Он ведь, молодец-то какой, между судебными заседаниями русский язык поучивал!

Вета, которая весь этот год вела себя как исключительная монашка и не порадовала ни одного мужчину (кроме меня, разумеется), накрыла стол, надела специально купленный прозрачный пеньюар, а фигурка у нее — я как очевидец докладываю — очень приличная. И представьте себе: обнаружив ее в дверном проеме, просвеченную насквозь до малейшей курчавой подробности, Джузеппе воскликнул: «Мамма миа!» И умер на месте от обширного инфаркта. Позже выяснилось: приступы у него начались еще во время бракоразводного процесса, но он полагал, что сердце болит от разлуки с любимой. Вот как бывает…

— А Вета? — грустно спросил Кокотов.

— Она чуть не сошла с ума и поклялась, что не взглянет теперь ни на одного итальянца. И слово свое сдержала: через три месяца она записалась на курсы шведского языка, а через полтора года вышла замуж за шведа. И тот, поделив во время развода принадлежавшие ему бензоколонки, в силу природного нордического хладнокровия все-таки остался жив…

— М-да, — вздохнул Андрей Львович. — Влюбляются физические лица, а разводятся юридические…

— Неплохо сказано!

Некоторое время спутники ехали молча. По обочинам шоссе стояли селяне, продававшие дары сентября: букеты астр и гладиолусов, мелкие подмосковные яблоки и огромные продолговатые кабачки, похожие на макеты дирижаблей. Среди убого однообразных домишек вдруг взметывался какой-нибудь многобашенный замок — памятник эпохе первичного накопления.

— Андрей Львович, а на что вы, собственно говоря, живете? — спросил после продолжительного молчания Жарынин. — Только не врите, что на литературу! Все равно не поверю.

— Вы будете смеяться, Дмитрий Антонович, но я все-таки живу на литературу. Если, конечно, то, чем я занимаюсь, можно назвать литературой. Сначала я вернулся в школу преподавать. Но вы не представляете, какие там теперь нравы!

— Почему же не представляю? Очень даже представляю! Меня однажды вызвала классная руководительница моего сына и стала на него жаловаться. Минут через пятнадцать она уже жаловалась на своего вечно куда-то командированного мужа, который пять лет не может купить ей шубу. А через час мы были у нее дома. Это невероятно, на какую вулканическую страсть способна обиженная в браке женщина! Наш роман длился год, и когда она писала моему сыну в дневник замечания за опоздание на урок, два восклицательных знака в конце означали, что муж снова в командировке, и я могу зайти. Увы, потом он все-таки справил ей шубу, обида угасла — и наши свидания стали скучны, как практические занятия по половой гигиене. Мы расстались… Извините, я, кажется, вас перебил!

— Ничего. Но я имел в виду совсем другое. Вас когда-нибудь били за двойки?

— Конечно, отец порол как сидорову козу!

— А меня вот били за двойки, которые поставил я. Ученики… То есть не сами ученики, просто они сбрасывались и нанимали шпану из соседнего микрорайона. Раза два били по бартеру…

— «По бартеру»? Любопытно!

— Ничего любопытного, — грустно объяснил Кокотов. — Мои ученики отправлялись в другой район и били преподавателя, который поставил двойки их приятелям. А те, в свою очередь, приезжали в наш район и били…

— Вас!

— Да, меня. Как говорится, услуга за услугу.

— И сколько же вы терпели?

— Недолго. Я понял: школа не для меня, и занялся торговлей…

— Вы — торговлей? — изумился Жарынин.

— Да! Я покупал в «Олимпийском» оптом женские романы и в подземном переходе продавал в розницу. Есть такая серия «Лабиринты страсти» издательства «Вандерфогель», очень, между прочим, популярная среди домохозяек. Торговал я довольно долго, кое-что зарабатывал, а когда покупателей не было, почитывал Гегеля, Канта, Шелинга… С философией у нашего поколения неважно. Забили голову разными «анти-дюрингами»…